— Нефалима этого казнили. Колесовали. Сам я там не был… Но, говорят, что он принял это как должное… Был несгибаем… И еще говорят… — шпик запнулся.
— Ну что? — еще раз слегка цепанул его гвоздодером Анархист.
— Говорят, что он не выдержал пытку… Треснул пополам. У прокаженных так бывает… В общем, его здесь нет… Так говорят… Сам я не видел.
Все помолчали.
— Вот, вот он! — заорал вдруг шпик, тыча пальцем в талисман, выскочивший из-под робы Комарова и свисавший с его груди. — Именно таким он был на колесе, только с перебитыми ногами и руками.
— Что это? — воскликнул Великан, хватая тяжелой лапой талисман.
— Да, да, это мне досталось от Нефалима… — перехватил талисман Комаров.
— Это же… витрувианский человек! — ошарашенно пробормотал верзила.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Комаров, он где-то слышал уже это выражение и чувствовал, что верзила безошибочно определил, как это называется… Все были удивлены эрудицией Великана, Клистир даже присвистнул.
— Знаю, знаю, — тихо говорил Великан. — Когда-то мы тоже умели…
Что именно умели, верзила не договорил, он вдруг уткнулся лицом в выгнутые тыльные стороны ладоней и затрясся.
Таким его раньше не видели. Вся его компания была поражена.
— Ты что, Великан, — проговорил Клистир — опять, что ли, зелья набрался?
Поскольку шпик раскололся на амулете, и стало ясно, что он был при казни, его участь решили пока не решать. Он был отправлен в безопасное место в самых недрах кладбища железяк, где его, заткнув рот кляпом, приковали к металлическим конструкциям.
Тогда-то и состоялся первый общий разговор о зеркале. Отверженные слушали недоверчиво, но с глубоким интересом. Авторитет Великана был непререкаем, никто не отпустил ни одной шутки. Только в конце Анархист проговорил с ухмылкой:
— Ну вот, у других отверженных зелье Дуранда… А у нашей секты теперь — зеркала…
Прощаясь с Комаровым, верзила задумчиво подытожил легенду про Нефалима и его судьбу:
— Значит, старик ушел в нижние миры… Там, говорят, публика похлеще нашей. Там содержат нелюдей, людоедов, маньяков…
— И самоубийц, — добавил Мастодонт, всегда молчаливый.
— Да, и самоубийц, но не всяких. Одна надежда — что там сгорают быстро…
— Нефалим там долго не задержится, — заявил Шнурок, — он ведь святой человек. Они его там просто не смогут вынести…
— А если не вынесут, значит переплавка, — заметил Великан.
— Кто его знает… — вздохнул Анархист.
Невольно Комаров тут подумал: как бы не получилось так, что еще до попытки побега его вычислят и отправят на суд, а затем вниз, на самое дно темных миров, откуда остается лишь одна дорога, на эту пресловутую «переплавку»…
Зелье Дуранда
Спустя некоторое время Комаров решился попробовать зелья Дуранда. Как и предполагал, он принял небольшую дозу. Порошок, запиваемый водой, что дал ему Дуранд, оказался не белым, а светло-серым. Ощущения были мало похожи на земные «божественные наркотики»: Комаров несколько раз пробовал с Ларисой мексиканский пейот, один раз ЛСД.
Сначала он испытал сильную духоту, почти удушье, потом жар отлил от головы, долгое время перед закрытыми глазами проносились узорчатые многоцветные переливы, крутился причудливый калейдоскоп, в глазах он ощущал резь. Чувство опьянения было сильным.
Затем наступила основная часть транса: навязчивые мысли, образы, состояния посещали Комарова. Какое-то время он находился в пестром цветастом коконе, который, казалось, обвивал и пронизывал его внутри большим количеством пуповин, то ли питал его, то ли питался через него. Кокон стал расширяться, и вместе с коконом расширялся и дух галлюцинирующего Комарова.
В какой-то момент он ощутил себя на Земле, продолжая расширяться. Однако это была не та Земля, где он жил, — вроде бы та же планета, с теми же материками, горами, реками, но пустая, безлюдная, цветущая, с огромными заросшими зеленью и лесами развалинами когда-то развитых современных городов и коммуникаций… В лесах было полно зверья и дичи, в болотах — мошкары. Иногда в некоторых местах Земли бушевали стихии: пожары, ураганы, наводнения. Но никаких признаков человечества не наблюдалось…
Затем кокон как будто прогнулся внутрь себя, и Комаров стал проваливаться во тьму. Его несло по багровым трубам, пещерам, подземным водам. Наконец, он обнаружил себя недвижным на жестком ложе. Кто-то склонился над ним. Через минуту глаза привыкли к темноте. Над телом Комарова сгорбился и разглядывал его египетский Анубис, сильно напоминавший одну из тех волчье-шакальих скульптур, что возвышались в атриуме города-лабиринта. Анубис одной рукой протирал салфеткой лицо и живот Комарова, а в другой держал большой широкий нож. Затем он профессионально прощупал живот и взрезал его. Из вспоротого брюха Анубис, как если бы он готовил тело Комарова к бальзамированию, вынул внутренности: темные кишки, красноватые печень и селезенку, желчный пузырь в чернильной слизи… С потрохов обильно капала то ли кровь, то ли жидкая смесь каких-то внутренних секретов: лимфы, сукровицы или чего-то вроде того. Все извлекаемое Анубис бросал в большую миску, стоящую у входа в зал.