Закончив потрошение, божество смерти стало начинять утробу Комарова травами, сыпучими снадобьями, пахучими специями. Можно было подумать, что этот верховный шакал занят приготовлением изысканного блюда для запекания в духовке. Завершив фаршировку, он ловко орудовал большой иглой и зашил вспоротый живот. Затем стал мыть в тазу свои руки, испачканные почти по локоть. После этого Анубис снял с головы свою остромордую маску, под маской оказалось лицо черного Дуранда. Дуранд распахнул дверь и присел рядом. Посидев немного, он стал присвистывать, приманивая кого-то. Через 10 секунд в дверь вбежали несколько котов и собачка. Помахивая хвостами, они принялись за миску с внутренностями Комарова. Трапеза их была молчаливой, если не считать почавкивания собачонки. Когда все было съедено, звери разбрелись, лишь один старый кот, черный, как сам Дуранд, еще какое-то время вылизывал из миски остатки крови и мясного сока.
Картина видений резко сменилась. Если до этого в ушах Комарова был какой-то нескончаемый фоновый звук, то ли гул, то ли гудение, то теперь пространство вокруг взорвалось странной оглушающей тишиной, как будто лопнули перепонки и слух был навсегда утрачен. Но эта тишина содержала в себе огромное скрытое давление невероятной силы — она разносила мозг вдребезги. Тишине соответствовала темнота, но не пустая, а густая, душащая, топящая в себе. Это было ужасное переживание.
Но вот тишину прорезали далекие звуки. Постепенно нарастая, они превратились в симфоническую музыку. Музыка становилась все громче и отчетливее, каждый инструмент звучал весьма ясно и натурально, гораздо более рельефно, чем это могло бы быть в хороших концертных залах. Это была музыка невероятного богатства, изощренная — но все звуки и ноты в ней были не звуками самими по себе, а энергиями разных сил, темных и светлых, их стрелами, их воздействием друг на друга. Слушая их, Комаров не просто слушал, но и видел эти силы.
Передать эти видения словами было бы чрезвычайно непросто. Одним из таких образов был огромный конь. Он был чрезвычайно бледен, особенно бледной была его вытянутая лошадиная морда с грустными слезящимися глазами. Конь противостоял каким-то другим существам, которые постепенно уступили ему и ушли на задний план. Он стоял на задних ногах, а передняя нога его была скорее рукою в перчатке и держала пергамент с сургучной печатью. Бледный конь повел за собой Комарова и вскоре ввел его обратно в Ликополис, откуда начинались все видения под зельем Дуранда.
Однако на этот раз Ликополис явился Комарову не как город лифтов, а как огромный прозрачный шкаф, представлявший собой многоуровневые объемные шахматы, в которых было множество клетчатых «досок» и множество фигур, перемещавшихся не только по своей плоскости, но и сверху вниз и обратно, по диагонали, по лестницам, по вертикальным ходам, кое-где доступным, по еще более сложным траекториям. Комаров пытался найти среди фигур себя, пытался вычислить, где находится его заветный отсек с зеркалом, наконец, хотя бы понять, где находится зона отчуждения. Но ничего из этого ему не удалось.
Как-то незаметно объемные шахматы исчезли и на их месте появился ломберный стол и карты с бесконечной перетасовываемой колодой. Лица игроков были сокрыты во тьме, только кое-где мелькали их сигары, очки, пенсне. При этом хорошо были видны их руки с картами, в перстнях, с ухоженными ногтями. У одного игрока ноготь на мизинце был длинным и заточенным, как ножик. Комарову почудилось, что он сам был игральной картой — джокером. Затем карты сменил бильярд с бескрайними горизонтами зеленого сукна. На этот раз Комаров был в этом бильярде шаром, на котором значился его номер. Удар кия — и он катится далеко по зеленому полю. Еще удар — он стукает другие шары, и они отлетают. Наконец, третий удар — и он вместе с другим шаром, в котором узнает Великана, оказывается в лузе. Далее следовала рулетка, в которой Комаров был фишкой, домино на дворовом столике с пивом и дешевыми сигаретами… И еще какая-то ахинея…