Но уже очень скоро Комаров окончательно осознал, что зеркало послужило экраном для пробуждения внутренней памяти, и свою миссию оно уже выполнило. Теперь он имел подобный экран внутри себя — и в нем уже жила прочная связь с бесконечно далеким «Вотчимом-Узурпатором», как именовали Его волкодлаки… «Господи, — молился Комаров в одной из самых проникновенных своих молитв, — избави меня от забвения Тебя! Дай мне силы держаться за ниточку Твою и не отпускать ее. Ибо Ты всегда рядом, Вездесущий, а я не всегда с Тобою. Не отврати от меня взора Своего! В нужный час оглянись и окликни меня, во тьме блуждающего. Оставил я Тебя, но Ты не оставь меня, вечно в Тебе нуждающегося!»
Он постоянно держался за эту молитву, ему чудилось, что его зеркало вновь с ним. Но все-таки иногда острая тоска пронизывала его, и ему страшно хотелось вернуться в заветный отсек. Он спохватывался, вспоминал о том, что там произошло, и, стиснув зубы, продолжал привычный безрадостный путь в городе злосчастных переездов и пересадок.
С утратой зеркала написанные Комаровым инструкции теряли смысл. Единственное, что он мог бы оставить для собратьев по несчастью, — это подробную инструкцию по выходу из города и пути к менгиру. Но это было слишком рискованно. При перехвате такой бумаги стражи могли бы и впрямь заблокировать сам маршрут.
Для отверженных рейд против зеркала не стал шокирующей новостью. Но Шнурок расстроился.
— Не раскисай! — прикрикнул на него Клистир. — Во-первых, у нас тут есть умелец, мастер по полировке. Он может сделать зеркальную поверхность из куска хорошего металла. Так что давай, Залепуха, гони нам те же инструкции, что ты дал Великану!..
— Да, Великан говорил, что ты гений, что это покрепче самого крепкого зелья! — подтвердил Анархист.
Прежний Комаров как в земной жизни, так и здесь, в городе-лабиринте, вряд ли мог о себе вообразить, что он способен пойти на такой риск ради кого-то постороннего. Но теперь все стало иначе. Он не просто дал всей банде Великана инструкции, он решил посвятить им много времени, чтобы все разъяснить, ответить на все их вопросы.
Когда явился сам Великан, начался первый урок.
— У каждого из вас свой путь, свои вопросы и свои ответы… — начал урок Комаров. Ему было крайне непривычно в роли учителя. — Я могу рассказать только о своем опыте… К тому же он еще не завершен…
— Но если бы он был завершен, — парировал Клистир, — ты бы нас уже ничему не научил.
— И то верно, — ответил Комаров. — Учиться можно только самому. Учителя бесполезны. Зеркала научат вас всему…
Более месяца после утраты зеркала Комаров давал уроки своим четырем ученикам. Для этого они выбирали самые безлюдные отсеки и выставляли на шухер дежурного. На кладбище ржавых баков встречаться было теперь крайне опасно. Постепенно мастер отшлифовал для них по небольшому зеркалу. Комаров испробовал каждое из них и пришел к выводу, что они могут сгодиться. Впрочем, он-то теперь обходился и совсем без зеркала, а им еще предстояло выработать стойкий навык внутренней памяти. Каждый из учеников по примеру Комарова держал свое зеркало в одном из отдаленных отсеков. К примеру, Великан сумел так его замаскировать, используя нишу в стене, что вряд ли кто-то без наводчика это зеркало мог бы найти… Кроме того, отверженные были практичнее Комарова, и у них было больше возможностей. Они создали целый язык из условных знаков и организовали сеть дежурных, стоявших на стреме и отслеживающих, нет ли за ними хвостов. При малейшем подозрении на слежку ученики-зеркальники к своим зеркалам не являлись, а сворачивали с маршрута…
«Смотри в зеркало так, как будто оно явлено только для тебя, — учил их Комаров. — Отдайся созерцанию, ибо в нем ты не только увидишь, но и тебя увидят, и ты обретешь лицо… Задача в том, чтобы не дать погибнуть своему Богу, Который зарождается, брезжит в тебе, когда ты сам превращаешься в зеркало для Него…»
Комаров подробно пересказал им, что ему было известно о предстоящем внедрении в Ликополисе датчиков и камер наблюдения. И всем стало ясно, что с зеркалами надо поторапливаться.
Пока Комаров давал уроки, он заметил, что с ним происходит что-то новое. Он отказался от своей буйственной памяти, перестал блуждать в своем внутреннем зеркале где бы то ни было. Он смотрелся в пустоту этого внутреннего зеркала и пил оттуда молчание. Комаров теперь подолгу молчал, и душа его преисполнялась смиренной немотой. Он ожидал воли о себе. «По воле