Лаферьер что-то слышал и читал про Лобное место и про Лубянку, даже подозревал, что Красная площадь получила свое название из-за публичных казней, вершившихся здесь веками, хотя русские друзья уверяли его в существовании иного значения слова «красная» - красивая. Но истина в данном случае заключалась не в красоте. Чей-то приказ, порожденный, видимо, доносом, обязал конвоиров с непроницаемыми физиономиями отделить его жизнь от бытия. Он забыл про спасительный пароль и надеялся только, что его хотя бы для проформы допросят - может, и появится шанс на спасение.
Дэниел Лаферьер был рядовым преподавателем Калифорнийского университета в Дэвисе и приехал в Москву собирать материал для докторской диссертации на тему «Проблемы нравственного мазохизма и культ страданий в России». Из диссертации получится книга, которой он уже придумал привлекательное название: «Рабская душа России». Но пока перед ним стояла практическая задача - побывать в русской бане, о которой много слышал и которую заочно окрестил «институтом боли», где русские добровольно истязают себя обжигающим паром, березовым веником и ледяной водой. Ему обещали устроить «мероприятие», но вот вместо бани, кажется, близилась катастрофа. Перед Лаферьером возник маленький человечек, сказавший, что он - Владимир Шевченко, руководитель протокола. Какого еще протокола? Заметно пошатывавшийся переводчик сообщил, что сейчас его примет президент Российской Федерации. У банного диссертанта едва не подломились дрожащие ноги.
- Владимир Николаевич, -послышался чей-то голос, - куда пироги, наверх?
- Зачем наверх? - сдавленно прошипел руководитель протокола двум парням с картонными коробками. - В Барвиху везите, в Барвиху!..
- А мы оттуда везли... - разочарованно сказали парни.
- Прошу извинить, но вы несколько неожиданно... - заулыбался Шевченко, обращаясь к Лаферьеру. - Пойдемте, президент ждет вас.
И Лаферьера повели в бывшее здание Сената, где Ельцин и его команда занимали 567 помещений. Явленная царская милость вобрала в себя все золотые купола, все стороны души и колокольный благовест. И был там русский дух, и Русью там пахло нестерпимо. В представительском кабинете Ельцина стоял густой, застарелый запах закусок. На столе застыла шеренга «Джеков Дэниелсов». Лаферьер мгновенно понял, чем все это пахнет лично для него. Если он выпьет сейчас хотя бы глоток неразбавленного виски, то он взорвется у него в голове. Вместе с этой мыслью пришла другая: его пребывание в Москве закончится трагедией, сопряженной с изощренными истязаниями. Простенький диалог с президентом сложился из взаимных неискренних улыбок, междометий и тостов, не поддающихся переводу. К пониманию Лаферьером происходящего сним этот диалог ничего не прибавил. Переводчик допытывался, есть ли у него деньги. Лаферьер отвечал, что немного есть, интересуясь, в свою очередь, а сколько нужно.
- Господин президент говорит, что чем больше, тем лучше, -пояснил переводчик. - Главное, не затягивать решение вопроса. Мы развиваемся...
- Да, да!.. - согласился Лаферьер. - В России всякое развитие идет дорогой страданий. В этом суть моего пребывания здесь. А деньги - не самая большая проблема, в конце концов.
- Господин Лаферьер утверждает, что вы много страдали, Борис Николаевич, - сказал переводчик. - Поэтому он и приехал сюда. С деньгами - без проблем.
- Скажи ему, что он, понимаешь, мой друг, - Ельцин заговорщически подмигнул гостю и решил собственноручно налить стаканы. Цепко ухватив «Джека Дэниелса» за горлышко, постучал толстым, кривым ногтем по этикетке. - Ты Данила и он Данила. Махнем?
- Господин президент говорит, что напиток адекватен.
- Пей, Данила, не боись, -сказал президент. - Укрепляет правосознание. И пирогом закуси, пирогом! Знаешь рецепт этого пирога?.. Во-от! И никто не знает. А как называется?
Лаферьер не дышал, едва удерживая выпитое чуть ниже гортани. Переводчик сообщил Ельцину, что гость не имеет ответа.
-Так это... Его никто не имеет, -довольно осклабился Ельцин. - Только Наина Иосифовна. Она, понимаешь, специально испекла... Называется «Поцелуй негра». Этот уже вчерашний, но в бане будет свежий. И мой друг, человек, понимаешь, легенда, Нельсон Мандела тоже будет в бане. Ну, на посошок!..
Дэниел Лаферьер выпил на посошок. Глаза его слегка выкатились из орбит, орошая слезами «Поцелуи негра». Потом наступил провал в сознании, насыщенный бредом. Черные пьяные негры куда-то тащили его, чтобы наполнить до краев виски и приклеить огромную этикетку «Джек Дэниелс», после чего лезли целоваться. Лаферьер отбивался как мог, пока не вспомнил кремлевский пароль: «Интим не предлагать!» Потом в голове у него взорвалась граната, и негров не стало. А потом была баня.