Дорога устремилась в гору, а там, на вершине подъема, уже и Киев закрасуется так, что больно станет глазам от неземной красоты. На этой мысли чуть было не дала себе Руденчиха волю поплакать от высокой радости, допуская к слезам тонкий свой голос. С такой радости можно и повыть в чистом поле, когда присядет она и даст ногам роздых. Но прежде ответ надо услышать от добрых хохлов, у которых побег ума не случился на черном переделе власти: «Вси ли тако соизволяете?»
И ответ прозвучал оглушительный, как штормовой рокот Черного моря: «Вси! Вси! Вси!..» Мысленно уже видела Руденчиха, как, обнажив чубатые головы, молятся украинцы: «Боже, сохрани! Боже, укрепи! Чтобы мы навеки с Русью едины были!..»
Но гайдамацкая жизнь в такое разумение не входила. Крушила, ломала, буйствовала в городе Киеве со всей оплаченной ляхами удалью разбойной сиромахи. Отблеск золотых куполов скорбно угас в черном, густом дыму от пылающих упований наивной бабки Руденчихи, мертвенным светом разливалось полнолуние, от которого люди с ума сходят, в зверей превращаясь. Над Майданом стоял грохот, перемежаемый волчьим воем, и чей-то голос вещал иерихонской трубой: «Завтра пойдем с вами на штурм последнего оплота режима! Я сам пойду впереди. Пуля в лоб - значит, пуля в лоб. Но позора я не хочу. Решение принято, улица Грушевского объявляется территорией революционного Майдана! Вся влада - народу!..»
Так зажигал Арсений Яценюк, не дожидаясь Виталия Кличко, который еще только продирался сквозь явно враждебную толпу. Высказав микрофону свое кредо, Яценюк исчез. С концами. Его всю ночь искали среди мешков с мороженым снегом на баррикадах и даже на колоннаде стадиона имени Лобановского. Нету вождя. Вероятно, поминая пулю, он имел в виду чужой лоб. Где еще искать - в автобусе у «Беркута»?.. К утру гайдамацкая разведка доложила пану сотнику: «По-за штабелями покрышек ховався, бисов сын, а потом дал ходу до хаты. Казав, ноги поморожены. Брешет! Дозвольте в ухо ему дать, колы воротится...»
И вот уже новый оратор сулил славу Украине и рвал несчастную душу никуда не идущей бабке Руденчихе. Слова были почти те же, некрасивые и грубые, как сама жизнь в городе Змиеве: «Демократия ссучилась! Рада ссучилась! Яценюк ссучился! Не поддерживай оппозицию - первым гайдамаки повесят тебя, и только потом Яценюка. Сам же Тягнибок и повесит после допроса...»
Руденчиха живо представила себе этот допрос у Болбочуна в штабе конной сиромахи, и задушевный голос атамана: «Що ж ты, вражий сын, бога душу твою мать! Га? Що ж ты, депутат затруханный! У то время, як всякий честный гайдамак пийшов на защиту вильной Украины, у то время, як всякий хлибороб встал в ряды збройних сил самообороны, ты по-за штабелями ховаешься? Мирных переговоров домогаешься у вражьего гетьманьского круга, так? Скидай кожух! Портки сымай!.. Сотник Галаньба! Пятнадцать шомполив ему!.. Слава Украине!..»
Комментарий к несущественному
Забыта в харьковской тюрьме Юлия Тимошенко, в защиту которой и возникли протесты на Майдане. Забыта протухшая идея евроинтеграции, подвигнувшая мобилизованных «западенцев» на строительство баррикад. Забыты все прежние требования к «его светлости» Януковичу. Наплевать стало и на вождей оппозиции, заподозренных в сговоре с режимом. Никакого сговора не было - к бабке Руденчихе не ходи. Лидеры мятежа, сценарий которого был прописан для России (отнюдь не для Украины, громадяне!), просто не знали, что им делать дальше, если, не дай бог, Янукович объявит о своей отставке.
Зачем им такая власть, когда она вовсе не власть? И чтоб он провалился, этот грязный Майдан, в ту самую речку, при впадении которой в Днепр князь Владимир крестил русский народ, отчего и прозвана была - Крещатик! Гайдамаки отродясь не нуждались ни в какой власти. Они сами - власть. Третья сила. Правда, атамана Болбочуна в 1919 году расстрелял Петлюра, ставший уже четвертой силой. Несть числа этим стихиям на сумасбродной Украине. От них дуреет человек, как лесной зверь в полнолуние.
Симон Петлюра появился в Киеве в сентябре 1918-го. Очень просто появился этот оппозиционер, бывший приказчик в магазине на углу Крещатика и Николаевской, где торговали табачными изделиями фабрики Соломона Когена. В городскую тюрьму пришла бумага, подписанная гетманом Скоропадским, об освобождении из камеры № 666 содержавшегося в ней мещанина Семена Васильевича Петлюры. На свою голову выпустили на волю зверя.
Уже в декабре того же года конница Петлюры стояла в восьми верстах от Киева, готовясь отнять власть у «гетьмана всея Украйны» Скоропадского, от которого сбежал даже личный конвой. Если бы не фон Шратт, висеть бы ему на фонарном столбе улицы, которая когда-то была речкой.