Современная геология рассказывает о «слепых» месторождениях. Эти месторождения расположены на огромной глубине. Они «слепые», потому что поверхность земли не открывает самому остроглазому наблюдателю тайны их существования. Обнаруживать их, разумеется, несравненно труднее, чем те, «неслепые», что лежат на небольших глубинах. Но геологи научились сейчас находить дорогу и в недостижимые ранее недра…
Думаю, что глубинными месторождениями богаты не только недра планеты, но и человеческое общество.
Я хочу, конечно, чтобы читатель почувствовал как живого моего героя. Но сам я все же пишу с ощущением, что он не узнан, не исследован мною до конца. И это тот редкий случай, когда автору даже дорого ощущение неисследованности: я хочу, чтобы оно передалось читателю. И не только в отношении к Япарову — нет, шире! В отношении ко всем, кто нас окружает. Удивительна насыщенность и емкость современных биографий. Открытия возможны чаще, чем мы думаем.
Те, о ком я в этой главе рассказал, воплощают в себе «поэзию действия», в которой во все века революционеры видели великую поэзию бытия. Человеку действия неведом эгоизм, потому что он чувствует себя частицей человечества. Из X павильона Варшавской цитадели Дзержинский писал жене: «…родилась новая поэзия — поэзия действия, неизменного долга человеческих душ…» Это из того самого письма, где он рассказывает о радостном ощущении новизны от поездки в тюремной карете на суд за обвинительным заключением. После двадцати месяцев одиночной камеры — улицы, витрины магазинов, лица детей. «И я был сам как ребенок, как во сне». Мы опять по логике вещей возвращаемся к тому, что поэзия действия рождается из переживания жизни как чуда…
Сердце за сердце
Поспешай творить добро.
В больничной палате лежала женщина, похожая на белую мумию. Она была перевязана широкими бинтами от пят до головы. Открытым оставалось только лицо.
Я хотел уйти; не ожидал, что ей настолько плохо. Но в этот миг от стены отделилась фигура в белом халате:
— Вы к Авериной? Пожалуйста, можете поговорить. Нам сегодня худо, но мы все слышим…
Я послушался, сел, достал письмо. Лицо на подушке ожило, подняло восковые веки.
— Тоня, — сказал я, — мы получили письмо о том, что вы вели себя находчиво и мужественно. Автор его, инспектор областного управления пожарной охраны, называет вас героиней. Вот что он пишет:
«Когда в открытое окно залетела искра от электросварки, попала в шкаф с бензолом и эфиром и вылетело облачко дыма, к шкафу самоотверженно кинулись Романова, Аверина, Снигирева. Вырвались первые языки огня, женщины не отступили. Они…»
Голова в бинтах на подушке едва шелохнулась.
— Вы это письмо, пожалуйста, порвите, — сказала она. — Не вздумайте обо мне писать, что я героиня. Это неправда. Не пишите обо мне, не пишите…
— Не надо о нас писать, — как эхо откликнулась женщина у стены.
В коридоре ко мне подошел заведующий отделением, один из старейших врачей города Клина.
— Побеседовали с Авериной?
— Да. Она будет жить?
— Я же говорил вам, семьдесят процентов поверхности тела поражено ожогами второй и третьей степени. Даже, пожалуй, больше семидесяти…
— Безнадежна?
— Не терплю этого слова!
На больничном крыльце меня догнала та же женщина в белом халате.
— Я извиняюсь, но Тоня еще раз просила передать, чтобы вы не писали о пей… — Она улыбнулась виновато. Лицо усталое, должно быть от бессонных ночей, темное от солнца, в добрых морщинах.
«Наверное, дежурная сестра», — подумал я и успокоил ее:
— Передайте, сестра, что не буду писать.
— Да я не сестра, я стеклодув. Новоселова.
Что же было раньше и что было потом?
— Передайте всем, — то и дело повторяла заводской врач Ольга Алексеевна Егорова, — ей может быть полезна кровь лишь тех, кто сам перенес ожоги. Что же касается пересадки кожи, то обгорело так много!.. Одну минуту! У вас были ожоги, товарищ? Хорошо…
Какие еще поколения людей видели столько огня! Горели города и села, железнодорожные составы и танки, леса… Минула война, зажили ожоги, забылась боль, и человек жил, не ведая, что может быть полезен, даже необходим другому человеку только потому, что когда-то огонь лизнул его тело…
До несчастья Тоня Аверина была самой веселой на заводе. Она безудержнее всех плясала и пела на первомайских демонстрациях, любила острое слово, много смеялась. И работать она умела. Отметчица ареометров — это глазомер, твердость руки, выдержка.