Выбрать главу

Лаэла была рада, что не поехала с ними. Как хорошо, что она встретилась с Джоном Лайоном в лесу! И как замечательно они поговорили! Нет, она не встречала еще в своей жизни человека, который бы проявлял столько внимания и заботы и так хорошо понимал ее. Он не только защитил ее, но и помог дельными советами. Девушка с грустью подумала, что, когда он уедет от них, все в доме будет иным. Зря она так настойчиво советовала ему поискать другое место. Теперь оставалось только надеяться, что мистер Лайон довольствуется должностью кучера у леди Хорнклиф и останется здесь навсегда. Впрочем, для нее не было секретом, что и в деревне, и в Лондоне слуги возмущались тем, как обходится с ними хозяйка.

Старая экономка, долгие годы работавшая у покойного сэра Лоренса, даже призналась, что, если бы не преклонный возраст, немедленно упаковала бы свои вещи и ушла восвояси.

— Не осталась бы здесь ни секунды, мисс Лаэла, — сказала она.

Лаэла умоляла ее не делать этого.

— Без вас все в доме будет не так, — убеждала она старушку, хотя и знала, что в последнее время большая часть работы по дому легла на плечи дворецкого и горничных.

Это они непрестанно мыли, чистили, убирали, натирали, наводили блеск и красоту во всех комнатах, А потом в один прекрасный день все услышали, что этот чудесный дом больше не подходит леди Хорнклиф. Он, видите ли, слишком мал и беден для нее. Лаэла вспомнила, каким ударом для нее было, что ее дом тоже продадут. Ей и брату некуда было ехать, да и денег тоже не было. Поэтому вначале она даже обрадовалась, когда кузина Эйврил попросила ее остаться. Но теперь, узнав, что должна отправить Пита в приют, она возненавидела свою родственницу. Чувство ненависти прежде было абсолютно чуждо Лаэле. В их доме, еще при жизни отца, всегда царила любовь. И даже после его смерти мать, продолжая безутешно оплакивать мужа по-прежнему окружала своих детей любовью и нежностью. И они тянулись к ней, чувствуя в ней опору и источник всего прекрасного в жизни. И вот теперь они остались с Питом одни в целом свете! И если бы не Джон Лайон, то страшно было бы подумать о будущем. Прошлой ночью она долго лежала без сна и все планировала, как станет зарабатывать деньги и на что будет тратить их — вначале на пропитание для себя и Пита, потом на его образование и, наконец, на выплату ренты Джону Лайону за дом. Наверное, в доме сохранилась какая-то мебель, а если нет, то на первых порах придется обходиться тем немногим, что удалось сберечь Лаэле. Сообщая девушке о своем решении продать ее дом, кузина Эйврил высокомерно заметила:

— Ты ведь переезжаешь ко мне, поэтому тебе не потребуется ничего из этого барахла. Я продаю дом вместе с обстановкой.

Лаэла на коленях выпросила у нее разрешение оставить несколько дорогих вещей, которые любила ее мать. Она помнила их с детства — красивый французский секретер, за которым мама всегда писала письма, инкрустированный столик, за ним отец любил играть в шахматы. Она взяла также несколько картин, дорогих ее сердцу прежде всего потому, что отец рассказывал ей не раз о том, что на них изображено. Ей разрешили взять с собой еще несколько вещей, до того как в дом приехал новый хозяин. Священник очень жалел Лаэлу и пообещал сохранить все в целости и сохранности. Но у них не было ни кроватей, ни гардин, ни прочей домашней утвари. Ничего! Это все подождет, пока Джон Лайон не продаст ее изделия и не выручит немного денег на первый случай.

«Будет трудно, будет очень трудно», — подумала девушка. Но это все же лучше, чем расстаться с Питом и жить у кузины, зная, что она считает каждый пенни, потраченный на них.

«С Божьей помощью мы все преодолеем!» — сказала себе Лаэла и высоко подняла голову, словно уже сейчас была готова вступить в борьбу со всем миром.

Подъехал третий экипаж, и первым из него вышел мистер Дентон-Паркер. Увидев его, Лаэла инстинктивно отпрянула от окна и спряталась за гардину. Скорее всего он даже не заметил ее, но один его вид заставил Лаэлу содрогнуться. Она не пересказывала Джону Лайону, что именно говорил ей Дентон-Паркер за обедом. Ей было стыдно, что незнакомый мужчина мог говорить такие фривольности. Но дело было даже не в том, что он говорил, а в том, как он говорил это и как при этом смотрел на нее. Лаэла подсознательно чувствовала в выражении его глаз что-то неприличное и низменное. «Сегодня вечером надо постараться избежать его общества, — решила она. — А теперь пора идти к кузине Эйврил».

Время близилось к ужину. Она вымылась и переоделась в простенькое платьице, которое сама сшила. А вернее, перешила из одного из маминых старых платьев. Конечно, оно не идет ни в какое сравнение с роскошными нарядами других дам, подумала девушка, сама не осознавая того, что его изысканная простота еще более подчеркивает ее красоту и очарование молодости. Фасон удачно выявлял стройную фигуру и тонкую талию Лаэлы. Она напоминала юную богиню. Впрочем, Лаэлу больше заботил не собственный наряд, а то платье, которое она переделывала для леди Хорнклиф. Это была сложная работа. Платье шилось в дорогом ателье на Бонд-стрит, было богато украшено шитьем и драгоценными камнями, но оказалось узким в груди, и Лаэле удалось исправить этот дефект. Она надеялась, что кузина одобрит ее работу. Лаэла решила, что появится в столовой в самую последнюю минуту, иначе мистер Дентон-Паркер непременно сядет рядом, как сделал это вчера. Ей становилось не по себе от того, как он наклонялся к ней, как смотрел на нее, стараясь при каждом удобном случае прикоснуться то к ее руке, то к плечу, то к талии. В дверь постучали. Лаэла открыла и увидела на пороге камеристку своей кузины.

— Ее сиятельство хочет видеть вас, — сказала та несколько агрессивным тоном, который всегда использовала в разговоре с Лаэлой: она с негодованием отнеслась к тому что кто-то еще прислуживает ее хозяйке.

— Я всегда выполняла ту работу, которую теперь делаете вы, — сказала она как-то Лаэле обиженно, — и никогда не жаловалась, что у меня много работы, хозяйка всегда была мной довольна.

— Не сомневаюсь, что вы прекрасно шьете, — согласилась Лаэла, — но у меня нет других талантов. И поэтому я могу только радоваться, что ее сиятельство дала мне возможность делать эту работу для нее.

Лаэла часто думала, что служанка леди Хорнклиф — ее звали Смизерс — находится в значительно более выгодном положении, чем она сама. Смизерс прилично платили, а у Лаэлы не было никаких доходов. Первое время девушка надеялась, что леди Хорнклиф будет давать ей хоть немного денег за шитье, но вскоре после того, как она перебралась в дом кузины, та сказала:

— Я содержу тебя, и, потом, ты моя компаньонка, а не служанка. Поэтому нет никакого резона платить тебе жалованье. Все, что тебе надо, я куплю сама.

Лаэла целыми днями проводила за шитьем. Как-то раз, пересилив себя, она попросила у кузины дать ей немного денег.

— Я бы хотела купить небольшие подарки Питу и, конечно, вам, — сказала она запинаясь и волнуясь, испытывая при этом неведомое ей ранее чувство униженности и нищеты.

Конечно, последние слова про подарки для леди Хорнклиф она добавила в последнюю минуту, словно стремилась задобрить свою прижимистую родственницу. Но они не произвели на кузину ровно никакого впечатления.