— Дело в том, что со мной говорили еще об одном предложении…
— Еще об одном? Ты что же это, стал для наших работников святым Антонио?
— На этот раз речь идет не о работнике…
— А о ком же?
Жука раздумывал, не зная, как приступить к делу:
— Ведь действительно смешно… Раймунда и дона Ана одного возраста, обе вскормлены одной негритянкой Ризолетой… Вместе росли…
— Дона Ана? — Синьо Бадаро прищурил глаза, провел рукой по бороде.
— Речь идет о капитане Жоане Магальяэнс. Он говорил со мной в Ильеусе… Похоже, дельный человек…
Синьо Бадаро закрыл глаза. Потом открыл их и произнес:
— Я заметил, что дело клонится к этому. Достаточно было видеть, как дона Ана льнет к капитану… И здесь, и в Ильеусе во время праздничной процессии…
— Ну, и как твое мнение?
Синьо задумался:
— Дело в том, что его здесь никто толком не знает. Он говорит, что в Рио он важная персона, что у него там и то и это, но никто о нем ничего толком не знает. А тебе что известно?
— Я знаю не больше твоего. Но думаю, что у него ничего нет. Тут все начинается заново, Синьо, тебе ведь это хорошо известно, все начинается заново, и ценность человека определяется лишь со временем. Кто знает, что у кого осталось позади? Важно то, что у каждого впереди. А капитан, мне кажется, человек, способный смело окунуться в нашу жизнь.
— Возможно…
— Он взялся обмерять землю без регистрации здесь диплома; я уверен, он это сделал ради денег, а не из дружбы. Но дону Ану он хочет получить не ради денег, а по любви. Я знаю людей так же хорошо, как и землю… Он хочет жениться; возможно, у него за душой нет ни гроша и ему придется начинать все с начала. Но он действует смело. Он лучше, чем кто-нибудь другой, помышляющий лишь о праздной жизни…
Синьо думал с полузакрытыми глазами, разглаживая свою черную бороду. Жука продолжал:
— Учти одно, Синьо. У тебя единственная дочь, у меня вовсе нет детей, разве что на улице, но те не носят моего имени. Олга не может иметь детей, врач уже ей сказал об этом. Придет день — и я паду сраженный выстрелом; ты знаешь, что так будет. Врагов у меня достаточно… Я не доживу до конца этой борьбы. А когда ты состаришься, кто будет тот Бадаро, что станет собирать какао и делать политику в Ильеусе? Кто?
Синьо не отвечал, Жука добавил:
— Он человек того же склада, что и мы… Кто знает, может быть, он профессиональный игрок… Возможно, и так, мне об этом говорили. А здесь все игра, игра с дракой под занавес. Такой человек нам пригодится… Когда меня убьют, он займет мое место…
Жука зашагал по комнате, схватил хлыст, лежавший на скамье, ударил им по сапогу.
— Ты можешь выдать ее замуж за адвоката или врача, но какой в этом толк? Он проест доходы с какао и никогда не разведет ни одной плантации, никогда не станет вырубать лес. Вместо этого он отправится путешествовать, наслаждаться тем, что раньше ему было недоступно. Капитан все это уже испытал, теперь он хочет сажать какао. Потому, мне кажется, он нам подходит…
Раймунда вошла было в комнату подмести пол, но Синьо знаком велел ей уйти. Жука продолжал:
— Я ему сказал: только одно условие, капитан — тому, кто женится на доне Ане, придется взять ее имя. Это противоречит существующему всюду в мире обычаю: муж дает имя жене. Кто женится на доне Ане, должен стать Бадаро…
— Ну, и что же он ответил?
— Поначалу это ему не понравилось. Он заявил, что Магальяэнсы, мол, тоже известная фамилия. Потом, когда увидел, что нет выхода, согласился.
Синьо Бадаро крикнул:
— Дона Ана! Раймунда! Подите сюда!
Они вошли. Дона Ана, по-видимому, подозревала, о чем говорили отец и дядя. Раймунда пришла со щеткой в руке — она думала, что ее зовут подмести комнату. Синьо начал с нее.
— Антонио Витор хочет на тебе жениться… Я дал согласие. В приданое я тебе дарю землю, что позади плантации Репартименто. Как ты-то, согласна?
Раймунда не знала, куда девать глаза.
— Если вы, крестный, одобряете…
— Тогда готовься к свадьбе. Мы ее скоро справим; что терять время даром… Можешь идти к себе.
Раймунда вышла. Синьо велел доне Ане подойти поближе:
— Просят и твоей руки, дочка. Жука одобряет, а я вот не знаю, что сказать… Это тот капитан, что был здесь… Как ты на это смотришь?
Дона Ана выглядела сейчас так же, как Раймунда перед Антонио Витором. Она уставилась в пол, руки ее теребили юбку, она не знала, что ответить:
— Капитан Жоан Магальяэнс?
— Он самый. Ну что, он тебе нравится?
— Да, папа, нравится.
Синьо Бадаро медленно поглаживал бороду:
— Возьми библию, посмотрим, что она нам скажет…
Тогда дона Ана подняла глаза от пола, оторвала руки от юбки, голос ее прозвучал твердо и решительно:
— Что бы там ни говорилось, отец, я выйду только за одного человека в мире — за капитана. Даже если вы мне откажете в благословении…
Сказала и бросилась отцу в ноги, обнимая его колени.
8
Доктор Жессе покинул представление на середине. Любители табокасской труппы остались без своего режиссера, выполнявшего, кстати, и обязанности суфлера. Это несколько помешало успеху спектакля, так как некоторые артисты недостаточно хорошо знали свои роли и играли под суфлера. Все же уход доктора Жессе не мог иметь большого значения, потому что жители Табокаса уделили мало внимания обсуждению спектакля «Вампиры общества», — город был охвачен волнением, вызванным вестью, принесенной человеком, которого срочно прислали за доктором: Орасио заболел, он заразился лихорадкой.
Доктор Жессе ушел с середины спектакля, собрал в чемодан лекарства и тут же сел на лошадь. Человек, сообщивший о случившемся, отправился вместе с ним, но принесенная им новость осталась: она побежала по рядам зрителей, передаваясь из уст в уста. И когда на следующий день в одиннадцать часов утра Эстер вышла из поезда и, даже не позавтракав, села на ожидавшую ее тут же, на станции, лошадь и вместе с приехавшими за ней жагунсо направилась на фазенду, весь Табокас уже знал, что Орасио заразился лихорадкой, когда помогал Силвио, скончавшемуся три дня назад.
Вдова Силвио начала девятидневный молебен за выздоровление Орасио, «такого хорошего человека», — как говорила она.
Виржилио проводил Эстер до Табокаса, не обращая внимания на пересуды, однако на фазенду в тот день не поехал. Он решил отправиться туда, если полковнику станет хуже. С тех пор как он узнал, что Жука Бадаро ускользнул от покушавшихся на него жагунсо, Виржилио тоже носил при себе револьвер.
Табокас жил ожиданиями посланцев, приезжавших с фазенды за лекарствами. Кабинет доктора Жессе был закрыт, и его жена объявляла всем пациентам, что «доктор вернется лишь тогда, когда решится дело с полковником Орасио». Эта фраза понималась обывателями в том смысле, что доктор вернется только когда будет сопровождать труп Орасио, ибо никто еще не выздоравливал от этой лихорадки. Приводили примеры, их было множество; умирали работники и полковники, доктора и торговцы. Снова богомольные старухи стали вспоминать рассказы о дьяволе, который был посажен в бутылку и должен выйти оттуда, чтобы унести с собой душу Орасио. Говорили, что брат Бенто уже отправился из Феррадаса на фазенду с дарами святого причастия для Орасио: монах должен был исповедать его и отпустить грехи.
И все же Орасио выжил. Прошло семь дней, и температура начала понемногу спадать, потом стала нормальной Возможно, полковника спасли не столько лекарства доктора Жессе, сколько крепкое здоровье — человек без пороков и болезней, с сильным организмом. Как только у него начала снижаться температура, он приказал приступить к вырубке леса Секейро-Гранде. Виржилио был вызван на фазенду, полковник хотел посоветоваться с ним относительно некоторых юридических тонкостей. Впрочем, Виржилио приезжал как-то раз и до этого, но полковник тогда был плох: он бредил какао, вырубал леса, разбивал плантации. В бреду он выкрикивал приказания, сажал и собирал какао.