Учитель Мустафа дает мальчику прозвище, чтобы их не путали. Это новое имя он будет носить всю жизнь: «Кемаль», что означает Совершенство.
7. Пес
Город, о котором идет речь, окончательно разрушили два землетрясения 1956 и 1957 годов. Сейчас его населяют лишь маленькие ящерицы и огромные цикады. Меж камней пробивается жесткая трава, а трели соловьев, чьи массовые ночные импровизации сводили жителей с ума и не давали уснуть, теперь разносятся над морем битой кладки и тихой рекой, ныне задумчивой и печальной. Немногие крестьяне, что обрабатывают полоски земли на берегах, смотрят на руины, где ребятишки ищут старые ножи и монеты, и стараются представить, как здесь было раньше. «Надо бы заново отстроить», — скажут они, а потом кто-нибудь возразит: «Я бы здесь жить не стал, тут полно призраков».
Не так давно приезжали епископ с Родоса и имам из Фетхие. В развалинах церкви Николая Угодника они вместе помолились о возрождении общины и города, где бок о бок жили христиане, говорившие только по-турецки, но писавшие греческими буквами, и мусульмане, которые тоже говорили только по-турецки, а в письме пользовались греческим алфавитом. Ни Бог, по известным только Ему резонам, ни турецкое правительство, по убедительным финансовым причинам, не откликнулись на молитвы епископа и имама, и город Эскибахче, во времена Византии звавшийся греческим именем Палеопериболи[11], пребывает без эпитафии в мертвом сне, и никто его не помнит.
Когда город был жив, оштукатуренные стены домов красили веселой темно-розовой краской. Невероятно узкие улочки больше походили на проходы, но гнета тесноты не ощущалось, поскольку дома располагались по склону долины, и каждое жилище получало свет и воздух. Вправду казалось, что город изумительно спланирован древним гением, чье имя утрачено, и другого такого места не сыскать во всей Лидии, Карии и Ликии. Нижние помещения каждого жилища высекались прямо в скале, многие с просторными кладовыми, уходившими в глубь горы, точно первые обитатели коротали скучные зимы, прорубая себе погреба. В стенах выдалбливались ниши для печей, оружия и медной кухонной утвари.
Летом в нижних комнатах стояла благословенная прохлада, а зимой в них обычно держали скотину, отчего становилось теплее в помещениях наверху, куда забирались по деревянной лестнице или ступеням, вырезанным в скале. В верхних комнатах устраивали очаг, вдоль стен расставляли диваны, а посредине клали красивый ковер.
Крышу делали почти плоской, и получалась лишняя комната, где жили в хорошую погоду. Там же собирали дождевую воду, которая стекала в громадный бак, пристроенный сбоку. Это на большую часть года избавляло женщин от муки таскать воду из колодца или с полноводной реки, прорезавшей равнину у самого подножия склона, где почти у каждого жителя имелся огородный надел. В каждом доме устраивали земляной клозет, который в жару приходилось часто выгребать, иначе мухи житья не давали. Некоторые пользовались сортиром, лишь когда женщины стряпали, — тогда мухи покидали клозет и увлекались исследованием продуктов.
Конечно, не все жилища устраивались по такому образцу. За столетия население слегка увеличилось, на окраинах и на противоположном склоне появились обычные дома, разделенные на мужскую половину, где принимали гостей, и женскую — закрытую для чужих. Тем не менее, обычай прорубать в скале дополнительные помещения сохранился и в этих домах, где возводились мощные, толщиной в руку стены, а в комнатах стоял безмятежный полумрак, отчего не ощущалось течение времени.
Правда, в некоторых домах обитало столько народу, что жизнь превращалась в сущий ад, поскольку и ныне существующий во многих местах обычай требовал, чтобы сыновья приводили жен в отчий дом. Если в семье имелось много женатых сыновей, плодивших бесчисленное потомство, в доме негде было приткнуться, чтобы вздремнуть, уединиться, и домочадцы беспрестанно цапались, особенно в скверную погоду. По смерти главы семьи сыновья с женами и детьми переселялись в новые дома, цикл начинался заново, и первые несколько лет было непривычно и удивительно жить в собственном просторном доме.