— Это музыкальные птички, — сказал Искандер. — Дайте-ка покажу. Наливаете воды до половины, вот так, и дуете.
Он несколько раз дунул на пробу, отлил немного воды и засвистел в обе свистульки, расположив их в уголках рта. К восторгу изумленных мальчишек из глиняных игрушек полилось птичье пение, чистое, переливчатое и прелестное. Забыв обо всем на свете, дети запрыгали от радости и потянулись к игрушкам.
— Вот эта звучит совсем как каратавук[16]. — Искандер отдал свистульку сыну и спросил: — Ты видел каратавука? Он весь черный, а клюв желтый. Сидит в кустах олеандра и кричит «Вук! Вук! Вук!», чтобы к нему не подходили, а по вечерам славит Аллаха с верхушки дерева. — Гончар протянул вторую свистульку Нико: — А эта похожа на мехметчика. Одни называют эту птицу малиновкой, а другие огненным соловьем.
— Такая маленькая, с красной грудкой! — закричал Нико в восторге, слегка обиженный, однако, что свистулька Абдула представляет птицу покрупнее.
Мальчишки изо всех сил задули в игрушки, а Искандер рассмеялся:
— Тише, тише! У вас вода выплескивается!
Вскоре научившись мастерски подражать пению каратавука и мехметчика, ребята перекликались трелями, разносившимися по долинам и в скалах. Иногда, гоняя со свистульками в зарослях гибискуса и дикого граната, мальчики так увлекались игрой, что им казалось, они сейчас взлетят, если изо всех сил помашут руками.
— Человек — это бескрылая птица, — говорил Искандер. — А птица — беспечальный человек.
Абдул выпрашивал у матери черную рубашку и черную жилетку с вышивкой золотой нитью. Он получил их к концу года. В маленьких общинах клички прилепливаются сами собой, и скоро даже мать называла мальчика Каратавуком.
Нико, вскоре ставший Мехметчиком, тоже задергал мать просьбами, целовал ей руку и прижимал к щеке, пока не получил красную рубашку с красным жилетом. Мать возводила глаза к небесам, приговаривая: «Дети — материно мученье», но купила у разносчика материю и сшила наряд, успев до начала прополки.
Искандер сбился со счета, сколько раз мальчишки прибегали к нему в слезах, потому что потеряли глиняных птичек в драке, или обронили, или куда-то засунули и не могут найти. Он уже делал свистульки целыми партиями, чтобы продать на базаре в Телмессосе родителям, балующим своих чад, и накопить деньги на прекрасное ружье. Каждый раз, преподнося мальчикам новую свистульку, Искандер спрашивал: «Кто второй после Аллаха?» — и не отдавал игрушку, пока не услышит правильный и приятный ответ: «Гончар! Гончар! Гончар!»
11. Ибрагим дарит Филотее щегла
Однажды в саду у старой церкви, где сборщик пиявок Мохаммед часами стоял в воде, терпеливо дожидаясь, пока твари присосутся к ногам, шестилетний Ибрагим нашел мертвого щегла. Мальчик развлекался, пытаясь ловить ящериц — занятие совершенно безнадежное, но забавное, которому самозабвенно отдается любой ребенок. Ловить черепах не так сложно и потому быстро надоедает, если нет желания посмотреть, скоро ли черепаха вновь высунет голову, после того как в нее потыкали палкой.
Ибрагим заметил птичку, потому что увидел ярко-красную головку и сверкающие желтые отметины на крыльях. Щегол застрял меж двух камней, будто упал с неба, внезапно пораженный смертью. Мальчик взял в руки уже окоченевшее тельце, и оно показалось самым красивым из всего, что он видел на свете. Пораженный невесомостью и хрупкостью птицы, Ибрагим вертел ее в ладонях.
Неподалеку Каратавук с Мехметчиком раскачивались на ветке, а Дросула и Филотея сидели у церквушки на поваленной колонне и глазели на Мохаммеда, который, ухмыляясь, разговаривал сам с собой. Девчонки болтали и бросали в воду сухие стебли, интересуясь, как они поплывут.
Ибрагим подошел к девочкам и вытянул руку:
— Во чего у меня есть.
— Мертвая птица, — пренебрежительно сказала Дросула. — Убери эту гадость!
— Ой, какая красивая! — воскликнула Филотея, прижав руки к щекам.
— Это кушу, — сказал Ибрагим, гордый своими познаниями. — Нравится?
— Красивая! — снова ахнула Филотея.
— И чего собираешься с ней делать? — все так же презрительно спросила Дросула.
Не обращая на нее внимания, Ибрагим протянул птицу Филотее:
— Хочешь?
Девочка покраснела от удовольствия:
— О да! Спасибо. — Она протянула ладони, и Ибрагим бережно положил в них птицу.
Филотея поднесла ее к лицу, чтобы рассмотреть, но вдруг бросила на землю.
— Фу! Она воняет! Какая мерзость!
— Конечно, воняет, — рассудительно сказал Ибрагим. — Она же мертвая.