— Все мальчишки тщеславные и глупые, очень легко заставить их делать то, что тебе нужно, если знаешь как.
Следующим вечером Поликсена, взяв баночку масла, свечу, скребок и кувшин с водой, отправилась на кладбище. Там уже собрались осиротевшие женщины, которые ухаживали за могилами близких, и при виде их у Поликсены полегчало на душе, хоть они в черных одеждах и напоминали стаю голодных суетливых ворон. За три года она обзавелась здесь добрыми и близкими подругами и теперь немного жалела, что ее ежедневные походы на кладбище вот-вот прекратятся. Поликсена узнала, что женщины приходят сюда поплакать не только об умершем, но и о своей бедности, о бессердечности мужа, о незаживающих душевных ранах и тяготах, которых не исцелить и которыми не с кем поделиться, о мучительно бесплодных надеждах и желаниях. Плакать легче, когда все вокруг плачут. Поликсена познакомилась с узорами горя, она видела, как скорбь и безысходное отчаяние постепенно превращаются в философию. Женщина, которая поперву с воем валится на могилу, пытаясь обнять мужа сквозь холмик свежевзрытой земли, через два года привычно чистит надгробье и рассказывает супругу об урожае оливок. А через пять лет обязательного траура снова надевает яркую одежду и переступает порог, возвращаясь в мир женщиной, чья душа после испытания печалью стала глубокой и спокойной, как колодец.
Поликсена присела на корточки перед материнской могилой и полила цветы.
— Пей, мамочка, — сказала она. — Теперь уже недолго. Скоро все увидят, что и так знают.
Она почистила слегка заржавевшую кованую оградку, которая сильно накренилась из-за просевшей земли, и вынула лампадку из застекленного ящика. Аккуратно долила масла, проверила фитиль и отошла к соседней могиле зажечь свечу от уже горевшей лампадки. Потом запалила свою, задула свечу и, опустившись на колени, села на пятки. Глядя на могилу, она поняла, что с нетерпением ждет, когда пройдет День поминовения. Позади нее женщина высоким голосом завела песню:
Женщина отерла глаза ладонями, а Поликсена подобралась к ней и обняла за плечи — дальше шел тяжелый кусок плача, и подруге требовалась поддержка:
— Сколько ни плачь, — мягко сказала Поликсена, — сколько ни скреби камни, никого этим не воротишь. Мертвые ничего не чувствуют.
Женщина раскачивалась, запрокинув голову и прижав руками глаза, по ее щекам струились слезы.
— Мой сын! — вскрикнула она. — Сынок!
Поликсена знала, что эта женщина каждый вечер готовит еду на семерых, хотя в доме теперь шесть человек. Что оставалось, она отдавала прокаженному со словами: «Съешь, чтобы и мой сын поел». Женщина похоронила ребенка в венке из белых цветов, потому что ему никогда не стать женихом.
— Твой сын пересек реку и оказался в чудесном, прекрасном месте, — сказала Поликсена.
— Он обвенчался с сырой землей! — рыдала женщина.
— Каждый день приноси ему воды, — посоветовала Поликсена. — Мертвым нужна вода из дома. Я матери все время приношу.
— Что мне делать, Поликсена? — голосила женщина. — Как избавиться от тоски? Она спалила мне глотку. Как мне быть?
— Приходи каждый день, — повторила Поликсена. — Пой ему, разговаривай с ним и внимательно слушай, что он тебе говорит, когда снится. И однажды почувствуешь, как твои пальцы разожмутся, он унесет твою боль с тоской, и они соткутся в пряжу, из которой сошьются красивые одежды для прогулок в саду за рекой.
— Будь я мужчиной, уходила бы из дома, чтобы развеять тоску.
— Но мы женщины, наша доля — смотреть, как растет тоска, пока уже не сможем ее вместить, и она сама не сгинет. И помни: ты женщина, у тебя может появиться другой сын.
— Я не хочу другого!
Поликсена сочувственно погладила женщину по плечу и поднялась. Покачнулась — слишком долго сидела на корточках, ноги затекли. Она оглядела покосившиеся надгробья, клочки жухлой травы, стайки женщин в черном и заметила, что от дальних ворот кладбища ей машут Каратавук с Мехметчиком, не желающие входить туда, где так много печали и женщин. Поликсена торопливо ополоснула руки в корытце с водой, смывая смерть, и вышла на дорожку.