Мне все равно было: пусть стреляет. Как я без детей вернусь? Как я могу их оставить здесь, в этом аду? Я рванула в спортзал… Кругом стреляли, что-то взрывалось, крики, кровь… А потом… (Жалостливо смотрит на меня.) Потом я ничего не помню. Потом — только больница. Когда я пришла в себя, муж сидел напротив. Первые мои слова: «Где Хейтаг? Карина?»
— В больнице. Все хорошо. Они в тяжелом состоянии, но уже идут на улучшение…
Два дня я просила телефон, чтобы набрать их. Говорю мужу: «Если они не могут вставать, ты поднеси к ним трубку, — мне нужно просто услышать их голос. Просто голос!»
На третий день он заходит в мою палату… Садится рядом, берет мою руку в свою…
— Послушай… Мне нужно кое-что тебе сказать…
Вы когда-нибудь падали в пропасть? В самую глубокую пропасть, дна которой не видно, и ты летишь туда, слыша в ушах свист ветра и чувствуя, как душа опережает тело и разбивается первой? Мое тело разбилось о камни, оно изранено, но цело… А душа разбилась еще в том сентябре…
Как мы пережили это? Как после всего того, что случилось с нами, продолжаем ходить по земле?
Мы с мужем после похорон — сначала Карину похоронили, потом Хейтага, — не знали, о чем говорить друг с другом. Ну, вот была жизнь — целая жизнь! — и ее зачеркнули. Ничего не осталось.
Вот ходим мы с мужем, пьем чай, сидим в креслах — и молчим. Что мы можем сказать друг другу? Пожалеть? Утешить? Сказать, что все будет хорошо? Но хорошо уже никогда не будет…
У нас не осталось слов друг для друга…
Больше полугода прошло в таком трансе. Мы медленно выкарабкивались… Тяжело было начать говорить друг с другом…
А потом… Потом мы стали думать о ребенке — в нас еще столько теплоты, любви, которую некому стало отдавать; мы оба были переполнены любовью к нашим детям; мы едва не захлебнулись ею.
Для моего мужа дети были всем! Дети были смыслом его жизни. И я точно такая же: без детей я просто растение… Никчемное, бесцветное растение…
И вот мы решились. Консультировались с врачами: мне сказали, что забеременеть сама я не смогу (возраст уже за 40, ну, вы понимаете…) и нужно делать искусственное оплодотворение. Мы с мужем поехали в Москву. Все сделали — я после оплодотворения несколько дней не вставала с кровати. Шелохнуться боялась. Хотела, чтобы клеточка укрепилась, окрепла…
Я так бережно ходила — словно внутри меня был крохотный хрустальный сосуд, который мог расплескаться или разбиться…
30 апреля утром — да-да, это было утро накануне пасхальной ночи, — у меня началось кровотечение. Муж вызвал «скорую», меня забрали в больницу, срочно УЗИ сделали. Врач грустно так посмотрел на меня:
— Мне очень, очень жаль, но вы его потеряли. Он не смог удержаться.
Муж забрал меня домой. В машине мы молчали. И дома молчали… Эта страшная тишина. Вечером пришла его сестра; мы на кухне сидели и слушали ее утешения в тот момент, когда в дверь постучали.
Постучали — громко так, резко. Муж пошел открывать. Открыл — и тишина. Родственница моя тоже выбежала посмотреть, в чем там дело. И тоже — тишина…
Я, верите или нет, кожей почувствовала, что там такое. Вышла из кухни в свою комнату и закрыла за собой дверь. Слышу: в прихожей замешательство, а потом суета какая-то… У меня сердце ухнуло.
Золовка забегает, смотрит на меня круглыми глазами.
— Ребенок, да? — спрашиваю.
— Мальчик, новорожденный мальчик… Там записка…
— И что в ней?
— «Дорогие Лена и Аслан! Мальчик — чистокровный осетин, абсолютно здоров. Будьте счастливы»…
Муж не заходит ко мне, возится в другой комнате с этим ребенком.
Так мне горько стало, так больно… Чужой ребенок… Как насмешка над нашим горем, как подачка, жалкая подачка… И похороны Карины с Хейтагом, и сегодняшний выкидыш — все встало перед моими глазами белой пеленой… Я легла на диван и разрыдалась… Вот так я плакала… Долго плакала…
А золовке сказала: «Чтобы к утру этого ребенка здесь не было! Пока он здесь, я из комнаты даже не выйду».
Понимаете, я не была готова принять на место своих детей кого бы то ни было. Я так остро переживала их смерть, и хотя скоро минует год со дня их смерти, я жила ими. Каждый день я вспоминаю, что мы делали ровно год назад: сегодня, например, мы с Кариной мыли окна, а под окном прошел мальчик, в которого она была влюблена, — и она, взвизгнув, кинулась на пол. А вчера я жарила пирожки с яблочным вареньем. Я все помню, каждый миг, каждый их вздох… Сегодня пятое июля: значит, через неделю мы поедем на море.