– Так редко случается, сударыня. Я слушаю вас.
– Мне продолжать?
– Конечно, вы сами понимаете. Я слушаю вас, сударыня.
– Ну ладно. Из-за раны или чего другого Хэмнит убедил трактирщика написать за него записку и отправил ее с рассыльным в «Золотой Крест». Таким образом бедняга Мортимер и узнал, где она находится, и смог лично отправиться на Боу-стрит и подать жалобу судье Филдингу. Следующее письмо известило нас, что ее забрала стража и что сегодня в десять утра она предстанет перед судьей для вынесения приговора. Вот так! Вы удовлетворены?
– Почти. Ее дядя действительно болен?
– К сожалению, да. К величайшему сожалению! Бедняга совершенно повредился умом. Таким мне его не приходилось видеть. Доктор Хантер приказал ему безвылазно сидеть в своей комнате. Так вы говорили?..
– Мы говорили, сударыня, что можем объединить наши усилия.
– Объединить наши усилия? – повторила миссис Крессвелл, взглянув на него из-под ресниц. – М-да, мистер Уинн! Что бы это значило?
– Я хочу сказать…
– Да, – перебила его она. – Я хочу сказать то же самое.
– Мы страшно рискуем, сударыня.
– Подумаешь, риск!
– И все же, сударыня, мы страшно рискуем. И вы это знаете не хуже меня. Я призываю нас обоих к благоразумию и хочу задать вам вопрос.
– Вы полагаете меня персоной столь незначительной, чтобы вы могли о чем-то сейчас меня спрашивать?
– Мне кажется, вы сами сейчас поймете, что в этом есть необходимость.
– Ну что ж, спрашивайте.
Наступило молчание.
Лавиния Крессвелл так резко отвернулась от Джеффри, что от ее дыхания заколебалось пламя свечи. Она отвернулась полностью и лежала, опершись на левую руку; белый шелк и темный мех ее халата ясно вырисовывались на фоне желтой парчи балдахина, свисающего за кроватью.
В комнате не было слышно тиканья часов, но Джеффри, как никогда, ощущал течение времени. За окном проехала карета, запряженная четверкой лошадей, и это был единственный звук, нарушивший прямо-таки буколическую тишину площади. Миссис Крессвелл снова перевернулась и взглянула на Джеффри. Под распахнувшимся халатом видно было, что она совсем неплохо сложена. В другое время Джеффри, возможно, испытал бы те же самые чувства, которые доктор Эйбил испытывал в театре «Ковент-Гарден». Но сейчас это зрелище лишь усилило его неприязнь.
Столь же резко и неожиданно, как она повернулась, он заговорил.
– Мы ведь оба без предрассудков. И можем говорить откровенно. Вы не возражаете?
– Конечно.
– Благоразумно ли так вести себя по отношению к сэру Мортимеру?
– Я так долго вела себя благоразумно, что уже устала.
– Тем не менее сейчас не время терять голову. Вы говорите, что были бедны. И ваше благополучие, и мое (коль скоро вы оказываете мне такую честь и готовы поделиться им со мной) полностью зависит от вашего влияния на сэра Мортимера. Вы говорите также, что он не испытал радости, когда вы убедили его отправить в тюрьму собственную племянницу. Не ставите ли вы все под удар? Нужно ли столь яростно преследовать девушку?
– Благодарю за заботу, но я добилась достаточно высокого положения в этом мире и должна его сохранить. А дуры вроде Пег хотели бы лишить нас всего. Так пусть страдают!
– Ваша добродетель протестует против их распущенности? Я правильно понял?
– Именно: так устроен наш мир. Ведь и ваш вопрос связан с тем, что мы недавно узнали о ней. Вы бы сами женились на ней сейчас?
Повеяло угрозой; Джеффри понял, что идет по острию ножа.
– С Пег не связана никакая тайна, я полагаю?
– Какая там тайна! Она никоим образом не скрывает своего бесстыдства.
– Сударыня, вы, по-моему, придаете слишком большое значение вопросам нравственности. Я имел в виду происхождение и родословную.
– Ах вот как! Ну и что же?
– Она племянница сэра Мортимера Ролстона, баронета, владельца Хедингли-Холла в Эссексе. Он распоряжается ее деньгами до того времени, как ей исполнится двадцать один год, то есть еще три месяца. Отец ее, Джералд Ролстон, младший брат сэра Мортимера, был женат на женщине из безупречной семьи. Так что никакой тайны.
– Насколько мне известно, никакой, – сказала женщина, и в голосе ее прозвучало любопытство. – Но почему вы об этом заговорили?
– Потому что вы ведете себя чрезвычайно странно. Вы ненавидите Пег, это ясно. Но она является наследницей, а вы – всего-навсего ловкая женщина без всяких предрассудков. Вы, несомненно, хотите позаботиться о своем брате, таком же нищем, как вы; и он – вероятный претендент на руку наследницы состояния. Он мог бы жениться на ней, избежав громкого скандала, даже скандала вообще, но только в том случае, если бы вы не стали кричать повсюду, что девушку надо отправить в Брайдвелл. Вы же пошли еще дальше: вы пожелали, чтобы этот самый ваш брат сорвал с нее одежду и выпорол. Согласитесь, несколько странно.
– Странно? Я изложила мои доводы. Разве может Хэмнит жениться на такой девице?
– В таком случае ваше собственное отношение к браку еще более странно. Мортимер Ролстон богат и имеет прекрасную репутацию. Вы уже запугали его и сделали послушным. Вы могли бы обеспечить свое будущее, могли бы получить все, что пожелаете, стоит вам выйти за него замуж. Почему вы этого не делаете?
Джеффри замолчал и, не двигаясь, смотрел на пламя свечи.
– Мистер Уинн, выслушайте меня.
– Нет уж! Вы слишком долго поступали как вам хотелось. Вчера вечером это нежелание нельзя было объяснить никакой видимой причиной. Сегодня я обнаруживаю, что вы, такая чувствительная к мнению света, открыто вселились в этот дом. И вы – не леди Ролстон, которая сохраняет свой брак в тайне. Вы не лишили бы себя удовольствия продемонстрировать свое положение. А может быть, вы вовсе не вдова и у вас есть муж, существование которого вы скрываете? И вы не выходите замуж за сэра Мортимера, потому что не осмеливаетесь? Может быть даже…
Он осекся, оборвав мысль, неожиданно пришедшую ему в голову, и взглянул на Лавинию Крессвелл.
Женщины, которая находилась перед ним всего минуту назад, больше не существовало. Она сидела совершенно прямо, застыв, с отсутствующим выражением лица – совсем как накануне вечером. Единственным чувством, которое сейчас исходило из алькова, была холодная смертельная ненависть.
Какой-то легкий экипаж, возможно двуколка, прогрохотал по камням мостовой. Ровное пламя свечи бросало свет на сервиз, покрытый слоем пыли, сквозь которую видна была густо положенная роспись. Затем миссис Крессвелл подняла руку и потрогала пальцем бровь.
– И впрямь, – заметила она. – Вы действительно полагаете, молодой человек, что способны делать все, что найдете нужным, и увлечь меня куда вам заблагорассудится?
– Я не хотел бы уточнять, сударыня, кто кого и куда увлекает.
– Вы так гордитесь собой, мистер Уинн?
– По крайней мере, я собой доволен. А вы, сударыня, вы довольны собой?
– И тем не менее, – произнесла женщина, слегка вздрогнув, – ваши бессмысленные нападки ни к чему не приведут. Я окружена людьми, которые сочтут за счастье отомстить за меня. И вам придется плохо, очень плохо, поверьте, стоит мне только закричать и позвать на помощь.
– Это как вам будет угодно. И все же, даже будучи вашим врагом, неужели я не могу убедить вас проявить великодушие по отношению к Пег? Наказав ее, вы не прибавите себе уважения света. А одного вашего слова даже сейчас довольно, чтобы освободить ее.
– Верно. Так пусть же сгинет там, где она сейчас!
– Сударыня…
– А не думаете ли вы также, молодой человек, что я позволила бы вам зайти так далеко, не имей я в запасе козырной карты? Вы абсолютно уверены, что мы с сэром Мортимером – не муж и жена?
– Совсем не уверен. Но есть средство в этом убедиться. Что ж, зовите на помощь, и мы его испробуем.