— Вот дождемся лета, разведем огород, купим коровушку и будем жить.
Сам же отец Климентий был в каком-то мистически восторженном состоянии.
Он каждый день служил Божественную Литургию, подавал возгласы, произносил ектений за дьякона. Сонька ходила со свечой и подавала кадило. Она же в единственном числе пела на клиросе всю службу. Голос у нее был тонкий, хрустальный и сильный. В церковные окна был виден крупными хлопьями медленно падающий снег, оседающий на ветвях берез, Сонькин голос был жалобный и тоскливый, и казалось, что это поет сама иззябшая, укрытая снегами матушка-Русь.
“Со страхом Божиим и верою приступите!” — возглашал батюшка Климентий. И Сонька на ходу распевая: “Тело Христово приимите...” — приступала и приобщалась. И так входила в них благодать Божия, и оба они светлели ликом и были, как Рахиль и Иаков.
Так незаметно прошла зима, весна. На Пасху народу привалило много, стояли даже во дворе. Батюшка после Златоустова огласительного слова сказал обличи-тельную проповедь. Он говорил, что нынешние люди оставили Церковь Христову и стали поклоняться идолу. А идол этот стоит в каждом доме в красном углу, где полагается быть святым иконам. И народ губит свои души, смотря на всякие бесовские представления. Тяжко народ согрешает, любуясь фильмами, где блуд, убийства и грабеж. И еще сказал батюшка, что если они не будут ходить в храм Божий, то он, убогий пастырь Климентий, сам будет приходить к ним в дома и наставлять в Законе Божием. И стал с тех пор отец Климентий постепенно обходить свой приход. В черной рясе на вате, сшитой ему Сонькой, в скуфье, в сапогах и с посохом от собак, ходил он из дома в дом.
— Мамка, опять поп к нам пришел, — глянув в окно сообщил вихрастый мальчишка обществу, сгрудившемуся около бурно работающего телевизора, где вопя, трясли друг друга за грудки мексиканские сеньоры с бакенбардами и злыми собачьими глазами.
— Батя, ты это, тово, посиди малость, пока мы сериал досмотрим, — сказал дедушка Егор.
Отец Климентий сел на лавку и просидел с полчаса, пока в телевизоре не закончился этот мексиканский содом. После еще малость пообсуждали просмотренное и спорили: брюхата иль нет мексиканская девка Перла? Вихрастый мальчишка при этом, указал на виновника — синьора с рыжими бакенбардами, за что от деда получил увесистый подзатыльник.
— Ну что, язычники, освободились?
— Да что ты, батюшка, каки-таки мы язычники, мы все крещеные, — всплеснула руками бабушка Пелагея.
— Нет, бабуля, все равно язычники, потому что этому идолу поклоняетесь и в церковь не ходите, постов не соблюдаете, Богу не молитесь.
— Какому такому идолу?! — вскричала Пелагея.
— Да вот он, перед вами, телевизор этот, что поработил вас и сожрал со всеми потрохами. А Бог-то все видит. И придет время восплачете вы за свое нечестие и отступление от Бога.
— А ты, батя, нас не пугай, — сказал дед Егор, - живем тихо, работаем, не воруем, и какой-то достаток у нас есть, а телевизор нам — развлечение. Ну, а Богу в нашем хозяйстве вроде бы места и не осталось.
— Ой, Егорушка, окстись, как бы нам всем не поколеть и не погореть за твои речи. Ведь знамо, что Бог поругаем не бывает. И Бог усматривает каждую былинку, недаром в Писании сказано, что всякое дыхание да хвалит Господа, — увещевала бабка Пелагея.
Вот так и ходил везде батюшка Климентий, беседовал с людьми. Рассказывал и про себя, что раньше тоже был безбожник, и как на него напустились бесы и замучили чуть не до смерти, и только в ограде Церкви он спасся от лютых врагов.
Призываемая Божия Благодать помогала ему. Люди задумывались над своей жизнью, некоторые оставляли пьянство. Понемногу народ стал приходить в храм на службу. Матушка Сонька подобрала и составила клиросный хор, и теперь гармоничные распевы удачно вписывались в богослужения.
Однажды батюшка Климентий решил осмотреть подвалы храма. Спустившись с Сонькой по крутой лесенке, они обнаружили сводчатый, совершенно сухой подвал со склепом, сооруженным под алтарем. В нем покоились родители великого полководца и строителя храма сего, почившие еще в восемнадцатом веке в царствование императрицы Екатерины Великой. Съеденный ржавчиной замок рассыпался в крепких ладонях батюшки.