Ознакомившись с направлением, товарищ Артем болтать о революции и почетном долге не стал. Только пояснил, что работа опасная, но важная. Определил Бекетова в звено численностью в десять человек. Так началась для того служба в заградотряде.
На военизированное подразделение внешне это сборище походило мало. Одеты бойцы были кто во что горазд. И в военные шинели, бушлаты. И в зипуны. Кто в сапогах, кто в обмотках, кто в треухах, кто в меховой шапке-пирожок, которую содрали на улице с головы буржуя. Но у всех была красная повязка на рукаве. А в кармане отпечатанный на машинке и заверенный подписями-печатями мандат, где были расписаны многочисленные права, данные революцией подателю бумаги. И, что по нынешним временам куда важнее, у кого на плече винтовка, а у кого револьвер в кармане. А это довод поважнее мандата.
У отряда был грузовик «Бенц». Но в основном передвигались по железной дороге. Та, несмотря на все невзгоды в стране и начинающуюся разруху, работала с нарастающим напряжением.
Действовали бойцы отряда на вокзалах и многочисленных станциях, раскинувшихся на сотни километров по железной дороге, а также сопровождали поезда. И трясли всех нещадно на продовольствие.
Работенка оказалась не такая уж простая и безопасная. На железных дорогах творился сущий бедлам, переходящий местами в настоящий ад. Огромные массы народа находились в неустанном движении. Люди ехали на войну или бежали от войны и голода. Пыхтящие из последних сил измученные паровозы со скрипучими деревянными вагонами не справлялись с наплывом пассажиров, так что многие люди ехали на крышах, срывались, гибли, на их место тут же лезли другие. Бежать, успеть, не останавливаться – это будто стало девизом обывателя новых времен.
С самого дна общества поднялась и закружилась вся человеческая накипь. Сновали по вокзалам и станциям спекулянты, воры и разбойники. Откуда-то появилось огромное количество вечно пьяных и нарывающихся на скандал хулиганов, многие из которых были в солдатских шинелях. Все чаще вспыхивали по поводу и без повода скандалы, переходящие в грабеж и поножовщину. С насилием и бандитизмом не справлялись ни новая милиция, ни рабочие отряды.
Бекетова пока бог миловал от серьезных ситуаций. Но не всем так фартило. Вскоре двоих его сослуживцев застрелили в поезде какие-то архаровцы. Еще одного убили ударом ножа в спину, когда он возвращался в казарму в Воронеже.
По поводу этих потерь провели на плацу, с трибуной и оркестром, помпезный митинг. Звучали громкие речи: «Погибли боевые товарищи за счастье трудового народа и освобождение от векового рабства. Всегда будем помнить!» Оркестр вдарил «Интернационал». Только Бекетов знал, что те, кто погиб, всего этого великолепия не видели и не слышали. Им было все равно. И сам он после этого скорбного зрелища пребывал в растерянности, прикидывая, а туда ли он полез и не попал ли из огня да в полымя?
Но жизнь продолжалась. На место павших пришли новые бойцы. В одном из них Бекетов с удивлением признал бывшего прапорщика из своей роты. Это был Лев Кугель. И выглядел он каким-то потрепанным, исхудавшим и страшно злым.
Сослуживца по стрелковой роте Кугель тоже узнал сразу. На плацу подошел к нему развязной походкой. Осмотревшись мельком, нет ли кого поблизости с развесистыми ушами, взял бывшего подчиненного за локоть. И ехидно произнес:
– А, убийца. Ну, здравствуй.
Бекетов отступил от него на шаг, пытаясь сообразить, что же этому черту надо и что теперь делать.
– Да не колготись ты! И не жги пламенным взором, – широко улыбнулся прапорщик, но его глаза были злыми. – За дело ты того золотопогонника свалил. Так сказать, внес свою лепту в классовую борьбу.
– Но…
– Между нами останется, – заговорщически подмигнул Кугель. – Если вести себя разумно будешь. Будешь ведь?
– Ну, так когда оно по-другому было? Мы с понятиями.
Так получилось, что с Кугелем они и работать стали на пару. И дела жирные обтяпывать вместе.
Как потом Бекетов уяснил, у бывшего прапорщика что-то не заладилось с новой властью. Он с гимназических времен ушел в революционную деятельность и, как вся пылкая, но глупая молодежь, связался с левыми эсерами и даже участвовал в одной из боевок. А левые эсеры ныне не в чести, проиграли свое влияние и на Советы, и на крестьянство. Да еще Кугель недавно рассорился со своими соратниками, так что получил от них пулю в спину и еле выжил. Вот и находился теперь он в самом низу, и доверия к нему не было ни с какой стороны. Готов он был перекинуться к новым властям, лизать сапоги большевикам, но те по старым делам его не слишком приветствовали и хотя не наказали, но объяснили, чтобы на многое не рассчитывал. В итоге прибился он к заградительному отряду, что воспринимал крайне болезненно, но вместе с тем и практично. Он тоже прекрасно понимал, что значит при надвигающемся голоде быть поближе к провизии.