– И на какой меня участок? – со вздохом спросил Апухтин, оценивший слово «мобильность» и уверенный, что сейчас его зашлют куда-нибудь к чукчам создавать и крепить социалистическую законность. Иначе к чему бы такие изощренные заходы издалека?
– Ну что за паника? – с пониманием посмотрел на него секретарь обкома. – Не бойся. Хорошие места. Теплые. Товарищи с Ростова-на-Дону просят помочь. Очень их лихой народец в последнее время донимает. А мастеров не хватает. Ты же у нас мастер по убийствам.
– По раскрытию убийств, – поправил Апухтин, немножко расслабляясь.
Зазвенела в его душе давно уснувшая врожденная практическая жилка. Ростов-на-Дону. Это тепло, солнце, фрукты. Это вам не Урал с его переменчивыми погодами и лютыми морозами. Да еще Аглая – она же из Воронежской области. Рядом совсем.
– Это ты правильно поправил, – улыбнулся секретарь обкома. – Получишь сегодня же на работе направление. На должность оперуполномоченного Управления рабоче-крестьянской милиции Северо-Кавказского края.
– Я же прокурорский работник! – протестующее воскликнул Апухтин.
– Сегодня прокурорский. Завтра – в милиции. Послезавтра в ОГПУ. Но ты прежде всего коммунист, Исай Лазаревич. А партия приказала…. Или есть возражения?
– Какие там возражения, – махнул рукой Апухтин.
Он спустился по гранитным ступеням Уралобкома в каких-то раздраенных чувствах. Да, южный климат и фрукты – это, конечно, хорошо. Да и Свердловск его ничем не держит – это не его родной город, хотя и прижился тут за три года. Но сколько же проблем свалится. Переезд на новое место. Новые сослуживцы. Жилье. И, главное, что делать с работой Аглаи? Вряд ли она сейчас снимется с места, хоть и в родные края. У нее своя работа, тоже важная и ответственная. И у нее тоже множество обязательств.
Да ладно, плевать! И правда, тут главное, что это партийное поручение. А коммунисты от них не отказываются. Иначе в партии делать нечего…
Глава 3
1917 год
До дома Бекетову так и не удалось добраться. Заграбастали его жандармы на железной дороге еще в прифронтовой полосе. С фронта теперь солдаты бежали целыми подразделениями, часто с оружием. Они бесчинствовали, сколачивались в воровские и разбойничьи шайки, так что спасу обывателям от них не было. И теперь специальные усиленные отряды жандармерии тщательно проверяли все поезда и с готовностью стреляли при малейшем неповиновении.
Бекетова и еще двоих дезертиров с мешками, полными награбленного барахла, сняли с набитого народом, как бочка сельдями, вагона. Кинули в камеру в старинном заброшенном монастыре с толстыми мшистыми стенами, отлично сгодившемся под военную тюрьму.
В начале войны, когда Бекетов только начинал службу, на дезертиров смотрели сквозь пальцы. Их отлавливали и чаще возвращали в их же части. Иногда отправляли в арестантские роты. И только если особо неугомонные бежали с фронта в третий раз, то могли отправить на каторгу, а то и казнить. Но со временем дезертирство приняло такие масштабы, что грозило растворить всю армию, как кипяток растворяет сахар. И в начале 1916 года был принят новый закон. Теперь за побег в военное время грозило до двадцати лет каторжных работ или смертная казнь. И если сначала военное правосудие еще цацкалось, то с каждым днем становилось все злее.
Так что светил Бекетову расстрел. Особенно если принять во внимание, что его записали в компанию к команде мародеров и разбойников, с которыми его задержали в поезде. Те архаровцы с мешками кого-то из обывателей убили, добро награбили. И только согласно кивали в ответ на вопрос, был ли Бекетов вместе с ними. Зачем им это надо? Скорее всего, полагали – чем больше народу в их шайке, тем выше шанс отвертеться от смертной казни. Всех же не перестреляешь. А самого Бекетова никто не слушал. Хотя если дознаватели копать вглубь начнут, тут тоже ничего хорошего ждать не приходится. Выплывет история с убийством капитана Лазарева. И вот тут без каких-либо лишних вопросов поставят к стенке.
Десятки задержанных в поездах солдат плотно набились в просторной камере с низким сводчатым потолком и мощными железными решетками на узких окнах. Здесь некогда была трапезная монастыря.
Ежедневно кто-то пытался выдрать или подпилить решетки, но те были сделаны на совесть и не поддавались. Да и окна вели во двор монастыря, отлично просматриваемый и простреливаемый караулом. Коридор, в который выходила камера, тоже перекрывался дверьми и решетками. Так что бежать было бесполезно.