Пленных мы нашли на окраине деревни в сарае. Охраняла их пара часовых, от которых пришлось избавиться. Стараясь производить как можно меньше шума, мы сбили засов и вошли в сарай. Каково же было мое удивление, когда среди пленных обнаружился Звездочадский! Я говорю удивление, потому что мне, как многим солдатам и офицерам, Ночная Тень казался заговоренным от неприятностей. Вместе с пленниками мы двинулись в обратный путь.
Обнаружили нас на полпути к лесу. Вспыхнули прожектора, занялась пальба. Уже не таясь, мы вскочили с земли и побежали к лошадям. Выпущенные в темноте пули редко достигают цели, но та ночь стала для меня роковой. Садясь в седло, я почувствовал, как что-то толкнулось мне в спину, и самым постыдным образом сверзься под ноги коню, откуда и провалился еще дальше - в небытие.
Очнулся я в плену. Надо мной склонялся какой-то человек с ножом в руке. Я дернулся из опасения быть зарезанным, но обнаружил, что крепко привязан к своему ложу. Тогда я закричал. Человек что-то забормотал. Слов я не понял, но интонации не казались угрожающими. Присмотревшись, я увидел, что то, что показалось мне ножом в действительности было медицинским скальпелем. Человек заговорил вновь, медленно и четко. Я понял отдельные слова, из которых уверился, что убивать меня не станут. Тогда я прекратил сопротивление. Мне дали глотнуть спирту, после чего доктор, а это был он, вычистил и перевязал мою рану.
Дальнейшие дни слились непрерывной чередой. Окажись на моем месте кто-нибудь из журналистской братии, он не преминул бы в красках описать страдания, коих натерпелся в плену. Однако мне нечем попрекнуть неприятеля. Обращались со мной сносно, никаких унижений и прочих бесчинств я не претерпевал. Врага теснили, он беспрерывно отступал. Спали на скаку, хлеб ели всухомятку, похлебать горячего удавалось лишь изредка. Между тем крепчали морозы. Мне приходилось разделять лишения неприятеля, отчего выздоровление шло медленно. После извлечения пули началась лихорадка. Температура не спадала, меня то бил жесточайший озноб, то напротив, точно окатывало кипятком и бросало в пот. В одной из деревень врага, наконец, окружили и принудили сдаться. Здесь-то меня и нашли.
- Кто вы? – обратился ко мне молоденький солдатик в тонкой шинелишке, которая явно была ему велика. Он пытался скрыть сию несуразность, туго перепоясавшись ремнем, что лишь добавляло его виду нелепости.
- Михаил Светлов, унтер-офицер Третьего лейб-гвардии полка улан, - хрипя, отрапортовал я.
Солдатик направил меня в штаб, где надо мною тотчас захлопотал полковой доктор.
- Сильнейший жар у вас, голубчик. Вам бы в тылу подлечиться.
- Нет-нет, я совершенно здоров, - заспорил я, выстукивая зубами дробь по ободку железной кружки с чаем, щедро разбавленным мадерой и медом. – Просто замерз. Вот поспать не мешало б, а после, не доставляя вам излишнего беспокойства, отправлюсь на поиски своего полка …
Несмотря на браваду, меня все-таки погрузили в телегу и отправили до ближайшей станции, а дальше поездом на излечение в N-ск. В N-ском лазарете по причине открывшегося воспаления легких я провалялся три месяца. Из желания себя занять я принялся записывать приключившееся со мной на войне. За этим делом и застиг меня Звездочадский. Он вошел в палату точно воротился с бала: пружинящей походкой, в застегнутом на все пуговицы безупречно сидящем мундире, держа на сгибе локтя высокую шапку-уланку.
- Как ваше здоровье, Михаил? – обратился ко мне Габриэль.
И хотя совсем недавно я полагал, будто остыл к военной кампании, при взгляде на Ночную Тень в моей душе всколыхнулись мысли, которые я передумывал, покидая отчий кров: о выпавшей мне чести служить Отечеству и отдать за него жизнь, если будет на то воля Всевышнего. Вот ведь натура человеческая - тем сильнее жаждем мы тех вещей, надежды обрести которые у нас всего меньше!
- Врачи признали меня негодным к военной службе, - ответил я.
На лице Звездочадского отразилось сожаление.
– Все не так уж и плохо, - поспешил я добавить с бодростью, каковой в действительности не испытывал. – Я уже подал прошение о переосвидетельствовании.
- Вы настоящий солдат и патриот, в чем я лично готов поручиться хоть перед коллегией врачей, хоть перед самим дьяволом. Кабы не ваша лихая эскапада, гнить мне в плену. Я чувствую за собой вину, ведь ваши неприятности начались из-за того, что я так глупо позволил себя поймать!