Николай Ильич покачал головой и даже отставил в сторону чашку, так увлек его спор. В армии он был лишен подобных бесед, предполагающих обмен впечатлениями от прочитанного, и столь рассудительных собеседников, отстаивающих собственное мнение не кулакам или пальбой из пистолета, а весомыми доводами, и теперь получал немалое удовольствие, наверстывая упущенное. Да и приснившаяся девушка никак не шла у него из головы.
- Вы слишком строги к Янусе. У Михаила имелся определенный жизненный опыт, она же едва вышла из детского возраста. Что могла она знать о любви? Как сумела бы, не имея образца перед глазами, отличить подлинное от подложного? Девушка испугалась будущего, и кто вправе ее за это винить? Поверьте, на войне я навидался немало примеров тому, что творит страх со здоровыми крепкими мужчинами. Будь у Януси время подумать, не сомневаюсь, она приняла бы верное решение, но события развивались чересчур стремительно: смерть брата, разорение семьи. Да и Михаил, надо отдать ему должное, не облегчил ей выбора. Мы-то с вами понимаем, что он не торопится с предложением потому как предложить ему особо нечего, а уж тем паче после смерти Габриэля, когда семья в трауре, но порядочность служила ему дурную службу. Разумеется, Январа выбрала легкий путь. Способность решать в условиях ограниченного времени дана немногим.
Профессор Бережной внимательно выслушал племянника. Николаю Ильчу не удалось заставить дядю поменять свою точку зрения, однако его доводов хватило, чтобы заронить в сердце того сомнения:
- Верно, потому я и не женился, что ждал от женщин слишком многого, - задумчиво сказал профессор, затем, пожевав губами, спросил. - А вы полагаете, исход этой любви мог быть иным?
- В других обстоятельствах отчего бы и нет?
- Я склоняюсь к тому, что обстоятельства вторичны. Главное – люди. Они либо способны идти против них, либо нет. Кабы не случилось этой беды, произошла бы иная, равным образом проявившая тонкость чувств Январы. Разумеется, я имею ввиду ту тонкость, которая неизбежно рвется при напряжении. Январа получила ущербное воспитание, в ней развивали эстетизм, а не сострадание. Что могла привить ей недалекая матушка?
Ивану Федоровичу не так просто было отказаться от присущей ему категоричности суждений, но и Николай Ильич не позволил сбить себя с толку:
- И вновь с вами не соглашусь. Разве вы хотя бы раз не оказывались в ситуации, когда все вокруг будто препятствует в воплощении задуманного? Допустим, вы выходите из дому, чтобы идти куда-то, но ветер дует вам в лицо, и сечет дождь, и точно назло поблизости не оказывается ни одного извозчика. Однако, будучи человеком упрямым, вы напрягаете свои душевные силы, пядь за пядью упорно продвигаясь к намеченной цели. И что же? Достигнув желаемого, вы убеждаетесь, что оно вам не столь уж необходимо: вам оказывается не интересно в обществе, куда вы стремились, или искомого человека не случается на месте. Так к чему было идти наперекор судьбе, если сам мир берег вас от излишних усилий?
Иван Федорович слушал племянника, не перебивая. В прищуренных глазах за стеклами пенсне угадывалась работа мысли. Когда Николай Ильич замолчал, профессор Бережной неторопливо, обдумывая каждое слово, выдал итог своих размышлений.
- Вы напрасно противопоставляете умение примириться с судьбой и умение возвыситься над ней. Можно бороться впустую, о чем вы и говорили, а можно принять испытания, выпавшие на вашу долю, и это вовсе не взаимоисключающие вещи. У арабов есть слово – кисмет, оно означает судьбу как предопределенность. Именно арабы первыми изобрели цифры, а уж по части медицины и алхимии им вовсе не было равных. И еще кофе, они научили весь мир пить кофе, так что им вполне можно верить, - добавил последний, самый весомый, аргумент профессор Бережной, рассматривая восточный орнамент на своей щербатой чашке. - По молодости я думал иначе и постоянно пробовал законы мироздания на прочность, но с тех пор лишь уверился в их незыблемости. Умение возвыситься над обстоятельствами, не сломаться под гнетом – вот единственное, что нам доступно, и единственное, что действительно имеет ценность. Однако, зная ваш пытливый нрав, я предполагал, что история Михаила Светлова неизбежно породит у вас вопросы. И ради утоления вашего любопытства я выведал координаты святой обители, у служителя которой ее приобрел. Слава этой обители гремит далеко за ее пределами.