Второй раз я пробудился около восьми утра. Несмотря на ночной курьез, я чувствовал себя отдохнувшим, а посему быстро привел себя в порядок и прочитал утреннюю молитву. Желая движения, я поднялся на крышу вагона полюбоваться пейзажами, что открывались дорогой. Некоторое время спустя ко мне присоединились другие пассажиры, столь же беспокойные, сколь и я. Какое-то время мы стояли на открытой всем ветрам площадке, слушая стук колес да гудение телеграфных проводов и перебрасываясь незначительными фразами о погодах и о войне. Утро было морозным, вскоре мои руки на перилах закоченели.
Не желая возвращения в духоту третьего класса, я решил навестить Звездочадского. Но тут поезд начал замедлять свой ход и наконец остановился на станции. Ею была трехэтажная изба с балконом и высокими окнами в частых переплетах. Все работники станции навытяжку выстроились на заснеженном перроне, встречая наш состав. Мы, пассажиры, были препровождены в огромный зал, целиком занимавший первый этаж станции. В зале было жарко натоплено, в высокие окна с улицы лилась белизна. Всюду, куда бы не падал взор, стояли в кадках померанцевые, лимонные или жасминные деревья, точно томные дамы на балу, покачивали своими веерами пальцы, благоухали камелии и миры. Нас усадили за богато накрытый стол, который обслуживали официанты в черных фраках, белых галстуках и перчатках.
Я заметил Звездочадского, затятого беседой с давешним генералом и уже собрался пойти к нему, когда он сам, довольно невежливо поворотился к своему собеседнику спиной и двинулся в мою сторону.
- Не стоило ради меня прерывать беседы, - попенял я приятелю.
- Бросьте! Я воспользовался вами как поводом к бегству.
- Ваш сосед уже успел вам прискучить?
- Паркетный генерал![6] – пренебрежительно фыркнул Звездочадский. - Все он врет. Дует щеки, рассказывает о боях, в которых в жизни не участвовал.
- Отчего вы так решили?
- Вы бы только послушали, какую несусветицу он городит. Тут любому станет ясно! Он рассуждает, как штатский, он курит, ест, ходит и даже сморкается как штатский – степенно, с расстановкой, напоказ. Заставьте его проделать то же в полевых условиях, и он мигом растеряет все свое дутое достоинство.
Ночная Тень поманил официанта, которому заказал рябиновую настойку, ломтики семги с лимоном, расстегай из налимьих печенок и жаркое из рябчика. Я довольствовался тарелкой пшенной каши. За завтраком Звездочадский много говорил о верованиях и традициях родных мест.
- Вынужден просить вас об одолжении. Вследствие удаленности Мнемотеррии от наезженных путей, на моей родине сохранились обычаи, которые могут вас удивить. Вот вам один из них. Наряду с деньгами мы принимаем и предлагаем в качестве оплаты различного толка услуги. Когда вы немного разберетесь, то непременно оцените удобство нашей системы, а до сей поры умоляю вас рассчитываться исключительно идеалами и чаяньями, не давая никаких обещаний, какой бы невинной не показалась вам просьба. Зная вашу щепетильность и равно вашу непритязательность, я готов открыть вам безграничный кредит и даже настаиваю, чтобы вы им пользовались. Вы скажете, что ваши траты отнюдь не моя забота, и будете правы. После, вернувшись в полк, мы сочтемся.
Несколько обескураженный, я попытался спорить. Мне казалось, Звездочадский разгадал мои материальные затруднения и пытался таким образом меня от них избавить. Но мой друг был неумолим.
- Имеется и еще одно немаловажное обстоятельство. В Мнемотеррии чтят традицию гостеприимства. Так повелось, что ввести нового человека в наше довольно замкнутое общество – это привилегия, каковую может позволить себе лишь состоявшийся, в том числе и финансово, человек. Если гость примется самостоятельно печься о своих нуждах, семья хозяина будет опозорена. Так что я беспокоюсь не о вашем кошельке, а о репутации своей семьи. То, что в порядке вещей в других местах, в Мнемотеррии может послужить поводом для сплетен. Я не разделяю новомодного либерализма ни касаемо государственного устройства, ни относительно бытового уклада, поэтому коли вы не пообещаете мне исполнить то, о чем я вас прошу, мы останемся на этой станции и не станем продолжать путь.
Я нисколько не сомневался в способности Звездочадского исполнить свою угрозу и, разумеется, дал свое обещание расплачиваться лишь наличными деньгами, и одалживаться только у него и ни у кого другого, хотя был убежден, что этого не потребуется. Тогда Габриэль принялся дальше рассказывать о родных землях: о городе Обливионе, близ которого располагалось его имение Небесный чертог; об отце, которого он лишился в возрасте пятнадцати лет; о полной беспомощности матери и сестры в финансовых вопросах и необходимости принять на себя устроительство быта. Я не мог не провести параллелей со своей судьбой, и эта общность еще больше расположила меня к Ночной Тени.