- Mon cher ami[11] Александр Павлович, - представила Ангелика спутника. - Александр Павлович давно мечтал попасть на один из наших «январских» музыкальных вечеров.
- Я очень благодарен Январе Петровне за приглашение. И вам, Ангелина Сергеевна, за то, что вы устроили наше знакомство.
Когда вновь прибывшие привыкли друг к другу, обменялись новостями и последними сплетнями, слуги погасили электричество, оставив освещенными лишь фортепиано да столики с шампанским. К фортепиано, за которым так и сидела Сибель, вышел Лизандр и под музыку принялся декламировать. Маленький и круглый, он будто сделался выше ростом, целиком заполняя залу своим присутствием, голос его взлетел вверх, к расписному плафону потолка, разбежался, разлетелся по сторонам, как отскакивают световые блики от зеркал. Акустика залы явно была рассчитана на вечера, подобные этому. Лизандру даже не пришлось просить тишины – разговоры стихли сами собой.
Сослепу, ощупью –
Нравишься очень мне! –
Словно иду на свет,
Чувствуя кожей век,
Пространства меря
Плотностью времени,
Сердца звучанием,
Ритмом молчания.
Явью ли, бредом ли
Путь неизведанный,
Фантасмагорией –
В радость? К агонии ль?
В мире, где счастья нет,
Страсть, что превыше бед,
Солнца и звезд ясней.
Слепо иду за ней!
- Charmante! – воскликнула Ангелика, первой нарушив образовавшуюся тишину и от избытка чувств захлопала в ладоши. – Я не слышала этих стихов прежде. Они из новых?
- Наш поэт не устает воспевать чувства, - отвечал Звездочадский, склоняясь к ушку красавицы. – Но позвольте, какой сильный образ: любовь - это свет, который виден даже сквозь сомкнутые веки. Глядя на вас, дорогая кузина, я соглашусь с Лизандром. Ваш ослепительный образ отныне будет преследовать меня во снах.
Ангелика рассмеялась:
- Война странно действует на вас, кузен. Когда вы уезжали, только и твердили об атаках да перестрелках, зато вернулись записным сердцеедом. Но продолжайте же!
- Не война, дорогая кузина, а ваша красота способствовала моему преображению. С момента нашей последней встречи вы неузнаваемо изменились. Я оставил гадкого утенка, а нашел – лебедя.
Звездочадский взял руку Ангелики с ободками золотых колец и прижался губами поочередно к каждому. Похоже, кузина и впрямь зацепила его за сердце – я впервые видел Звездочадского в облике Дон Жуана. Ангелика не спешила отнять руки, на ее щечках цвел румянец.
- Слишком просто было бы сводить услышанное только к любви, - возразил Разумовский, поправляя указательным пальцем пенсне. – В стихах Лизандра я вижу куда больше. Я вижу дорогу, жизненный путь. Кстати, вы читали? Недавние научные открытия доказывают, что наше бытие слагается двумя координатами: пространством и временем. Мы привыкли оценивать пространство через расстояние, однако это лишено логики, ведь нельзя мерить что-то самим собой. Время – вот мера пространства. А это означает, что любой путь должен быть пройден, иначе как бы нам узнать его длину?
Мысль Разумовского показалась мне интересной. Я подумал, что время действительно обладает большим потенциалом, ведь когда идет бой в пространстве не найти укрытия от пуль, однако пули эти существуют лишь в коротком временном отрезке. Но поделиться своими соображениями с другими мне не дали.
- Помилуйте, Илья, мы не поспеваем за полетом вашей мысли. Вы хоть сами-то поняли, что сказали? Время есть мера длины? Как хорошо, что Лизандр не читает научных журналов, какие тоннами выписываете вы, - вмешался Горностаев.
- Поэту и не надо знать, его дело - чувствовать, а здесь Лизандр заткнет за пояс любого из нас. Вам известно, что поэты – немного провидцы? Виной тому их обостренное мировосприятие, способность к сверхчувствованию, коли желаете.