Для камерных вечеров, подобных этому, голос Январы подходил идеально – в меру громкий, чистый, нежный. Девушке прекрасно удавалось передать чувства, о которых она пела, она не боялась ни смеяться, ни плакать перед зрителями, пламя свечей бросало теплые отсветы на ее плечи, таяло в омутах глаз, ее черные кудри были похожи на дорогой блестящий мех.
Я подумал о сестрах, которым непременно понравился бы этот «январский» вечер. Дома мы были лишены возможности устраивать принимать гостей из-за безденежья и болезни отца и сестры очень от этого страдали. На миг меня захлестнула ностальгия, в памяти всплыли милые лица сестер и их старенькие, не раз перешитые платья.
Из воспоминаний меня вырвал звонкий голос Ангелики:
- Откройте же, Лизандр, кто она?
- Она?
Подле нас стоял пиит к бокалом шампанского.
- Таинственная муза, которой вы пишете свои стихи.
- Я не пишу стихов, - Лизандр отглотнул из своего бокала, и судя по блеску глаз, бокал это был далеко не первым. - Их нашептывает мне ветер, приносят на крыльях перелетные птицы, вызванивают по стеклам проливные дожди, - образы являются ко мне и просят выпустить в мир, а я лишь облекаю их в слова.
- То есть имени своей музы вы нам не откроете?
- Я бы с радостью открыл для вас все, чем только обладаю, и даже сверх того, но никакой музы у меня нет.
- И вы не влюблены?
- Я влюблен в целый мир, - последовал ответ.
Вслед за Январой пели Арик и Гар – первый красивым поставленным тенором, второй – мощным басом, затем Лизандр, порозовевший от шампанского и всеобщего восхищения, вновь читал стихи. Звездочадский оказался прав – его сестра обладала талантом собирать вокруг себя незаурядных людей, и я получал истинное наслаждение от нахождения в их обществе. Понемногу я растворился в окружающей атмосфере, перестав испытывать какую бы то ни было неловкость. Провокационные высказывания Ангелики уже не смущали, а вызывали у меня улыбку. Я заметил, что и прочие не столько слушали красавицу, сколько любовались ею, а оттого ее попытки привлечь к себе внимание воспринимались вполне благосклонно, - красоте свойственно ждать восхищения. Один Горностаев не прекращал подначки, балансировавшие порой на самой грани приличия, отчего у меня укрепилось представление о нем как о довольно неприятном типе.
Однако моим вниманием владела не Ангелика, а Январа. Я ловил звуки ее нежного голоса, прислушивался к тихому шелесту платья, упивался каждым движением, исполненным простоты и неосознанной грации. Само присутствие Януси я воспринимал необыкновенно остро, тянулся за ней всем своим существом, как тянется к солнцу цветок подсолнечника. Впервые в жизни я был влюблен.
[1] Ад полон добрыми намерениями и желаниями (англ., Джордж Герберт, «Остроты мудрецов»).
[2] Делай, что должно и будь, что будет (французская поговорка, ошибочно приписываемая Льву Толстому).
[3] Здесь Иван Федорович передает идею И.К. Айвазовского: «Человек, не одаренный памятью, сохраняющий впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником – никогда. Движение живых стихий неуловимо для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны немыслимо с натуры».
[4] Помню, следовательно, существую. Перефразировка знаменитого изречения Рене Декарта: мыслю, следовательно, существую.
[5] Квартирмейстеры в армии занимались расположением войск в лагере (на биваке) или по квартирам.
[6] Это выражение носит оттенок пренебрежения и означает военного, сделавшего карьеру в комфортных условиях, а не претерпевавшего тяготы и лишения.
[7] Это есть жизнь (фр.).
[8] Мой брат по оружию (фр.)
[9] Храбрый воин (фр.)
[10] Михаил цитирует Эпикура.
[11] Мой дорогой друг (фр.)
[12] Горностаев дословно повторяет Альберта Камю.
V. Окрестности Обливиона. Объяснение
Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку