Часто наезжал Магнатский. Он то сидел в гостиной, то на своей коляске возил Янусю в город, будучи убежденным, что тем самым помогает ей развеяться. После их совместных поездок девушка возвращалась молчаливой, замыкалась в себе и точно угасала. Однако пока замысленное мною предприятие не увенчалось успехом, я не смел обнадежить ее иначе как общими фразами, и с тем большим нетерпением ждал весточки от Комарова.
Моя неделя истекала. Я уже ждал очередного визита стража, когда наконец Игнатий Пантелеевич прислал записку: «Ваше поручение исполнено надлежащим образом». Я торопливо собрался и верхом поехал в Обливион.
- Ваше поручение исполнено, господин Светлов, - поднимаясь из-за стола мне навстречу повторил Комаров то, что уже было сказано. На зеленом сукне перед поверенным лежал знакомый мне бювар, который Игнатий Пантелеевич подвинул в мою сторону. – Возьмите. Мать и дочь Звездочадские полностью свободны от долгового бремени.
Я принял папку и поблагодарил поверенного.
- Был рад оказаться полезным, - учтиво отвечал Комаров. – Если смогу помочь вам чем-то еще, ныне или в будущем…
Говоря о будущем, он запнулся и закашлялся, пытаясь сгладить возникшую неловкость, но все же протянул мне свою carte-de-visite. Мы оба знали, что вне зависимости от дальнейших обстоятельств отношения между нами завершены навсегда, но точно актеры в дурной пьесе продолжали притворяться, будто еще встретимся. Я взял визитку и положил к той, что уже у меня имелась.
Лакей проводил меня до дверей. Я торопливо взлетел в седло и пустил коня с места крупной рысью, надеясь поскорее сообщить счастливую весть Янусе. Однако застигнуть девушку мне не удалось – когда я справился о ней, слуга ответствовал, что молодая госпожа уехала с их сиятельством. Нервное возбуждение не оставляло меня, и, проведя бессонную ночь, я тем не менее не мог заснуть. Чтобы скоротать время, я принялся складывать вещи в саквояж. Свои дневники я сложил стопкой свои дневники, перевязав для надежности, и отправил их на самое дно, завернул в бумагу порядком обтрепавшийся молитвенник для православных воинов. Подумав, достал его обратно, снял с груди Святого Георгия и спрятал среди страниц молитвенника. среди носильных вещей. На самый верх саквояжа отправились писчие принадлежности, пистолет и гостинцы для родных. Отдав таким образом дань армейской дисциплине, я спустился вниз и вновь осведомился о Янусе.
- Барышня у себя, - подтвердил лакей.
- Одна? – уточнил я, не желая сталкиваться с князем.
Ответом мне был утвердительный кивок.
Женскую половину дома Звездочадских составляли несколько комнат, в которых неосязаемо, но явно витал дух изящества. Они были светлы, полны источавших нежное благоухание цветов, обставлены ореховой мебелью в стиле ампир, украшены картинами, вазами и статуэтками из цветного фарфора, столь приятного женскому сердцу. Окна комнат выходили в сад, позволяя любоваться зеленью и слушать птичьи голоса.
Янусю я нашел в малой гостиной, где домочадцы собирались, когда не было гостей. Она сидела на невысоком диванчике, держа на коленях раскрытую книгу с расцвеченными краской страницами. Взгляд девушки, минуя страницы, был обращен к окну, хотя, сдается мне, и там Януся едва ли различала детали. Когда я вошел, она обратила взор на меня, губы ее дрогнули, но улыбка, некогда бывшая частой гостьей на ее лице, так и не озарила милые черты. Всеми силами торопивший приближение этого разговора, я вдруг испытал странную робость.
- Как вы провели время? – спросил я, страшась перейти к важному.
- Сергей Михайлович изволил отвезти меня в свой любимый ресторан.
- Надеюсь, вы получили удовольствие от угощения?
- Да, несомненно, - безучастно отозвалась Януся, точно говорила не о себе, а о ком-то стороннем.
Обсуждать Сергея Михайловича мне не хотелось, поэтому я спросил:
- Быть может, вы желали бы пройтись по парку? Или посидеть в саду?
- Только если этого хотите вы, - отвечала девушка, не предпринимая ни малейшей попытки подняться. Мне никак не удавалось вызывать в ней иные чувства, помимо отстраненной вежливости, и я, наконец, решился.