- Разрешится? Да ведь история обрывается на самом интересном месте! Как сложилась дальнейшая судьба героев? Что стало с Январой, с Лизандром и Лигеей, с самим Михаилом?
Профессор Бережной потянулся к молочнику и разбавил свой густой кофе не менее густыми сливками. Неторопливо отхлебнул, покатал на языке, а затем отвечал:
- Зная людей и имея некоторое представление о законах, правящих этим миром, я легко могу домыслить окончание. Ни добро, ни зло не воздаются по заслугам, сколько бы священники не пытались убедить нас в обратном. В жизни все подчинено причинам и следствиям, а не некой абстрактной справедливости. Справедливость не входит в число законов мироздания. Да и что есть она такое, как не наше желание уравновесить добро и зло или, если хотите, Бога и Дьявола как персонификации их абсолюта? А ведь и они тоже суть выдуманные нами понятия, бесспорно, значимые для нас, но безразличные природе, которая существует вне изобретенных нами категорий, по собственным правилам. Смерть семени есть начало жизни цветка, гибель добычи непременное условие существования хищника, да и сами мы, если верить ученым, сложены элементами, родившимися в сердце умерших звезд. И где здесь добро, где зло? За полвека, я успел уразуметь, что самые искренние душевные порывы чаще всего пропадают втуне. Полагаю, Январа сделалась княгиней, как того и желала, стена осталась на том же самом месте, где стояла испокон веков, а за стеной навсегда затерялся автор сей рукописи.
- Но будь так, ни вы, ни я не узнали бы его истории! – с жаром возразил племянник на рассудочные речи дяди.
Нимало не убежденный сим аргументом, профессор Бережной пожал плечами и вновь отхлебнул кофе:
- Существует много путей, какими его дневники могли попасть к нам. Даже исключая тот факт, что от начала до конца они могут быть вымыслом. Хотя я все же поставлю на достоверность.
Вспомнив представший ему во сне образ, Николай Ильич почувствовал себя обязанным вступиться за Январу:
- У меня сложилось впечатление, что Януся разделяла чувства Михаила. Отчего вы полагаете, будто она желала брака с Магнатским, а не просто примирилась с ним под влиянием обстоятельств?
Этот довод также не произвел на Ивана Федоровича впечатления. У профессора уже имелось собственное мнение, не столь снисходительное:
- У Январы была возможность обратить ситуацию вспять. Это мужчина связан данным словом, к обещаниям женщины общество относится куда снисходительнее. Она могла расторгнуть помолвку после того, как Михаил сказал, что оплатил долги их семьи, однако предпочла оставить все, как есть. Сдается мне, Январа не любила Михаила. Бесспорно, она была им очарована, восхищена ореолом воинской доблести, покорена оказываемыми им знаками внимания. Но любила она не его, а собственное отражение в его глазах. Маменька взращивала в дочери эстетизм, а не духовность – бесспорно, девушка надлежащим образом воспитана, но цель этого воспитания не умение сопереживать, а исключительно самосовершенствование. А иному девушке научиться было негде. Хотя я вполне допускаю, что ввиду молодости Январа могла обманываться относительно своих чувств. Люди жаждут любви, ищут ее, связывают с нею счастье, однако понимают под ней совершенно различное. История знает немало тому примеров: Петрарка ради любви писал сонеты, а Менелай развязал войну, в которой погибли тысячи. Я много думал о том, что есть любовь, и теперь готов поделиться с вами итогом своих размышлений. Если Александр Павлович уподоблял любовь алмазу, то мне она кажется сродни увеличительному стеклу. Она не возвышает, как принято считать, а лишь усиливает качества, уже имеющиеся в душе: натуры мелочные любят расчетливо, эгоистично, а честные и порядочные в этом чувстве и впрямь воспаряют до небес. Для любви предмет не важен, она проистекает из свойств личности и это роднит ее с верой, которая, по глубокому моему убеждению, не столь отображает истинный порядок вещей, сколь является особенностью человеческой натуры. Человек верит не потому, что мир подтверждает существование высшей силы, а потому что нуждается в ком-то выше себя, к кому он мог бы обратиться в тягостную минуту, на кого может возлагать свои упования или даже кого обвинять в своих бедах. Я нахожу это правильным. Человек не может и должен быть абсолютом. И лишь посему я причисляю себя к числу верующих.