Ольга тряхнула головой, отгоняя видение. Этот человек её больше не интересовал. Не интересовал. Нс интересовал... Совсем недавно она подала на развод - верная дочь президента строительного холдинга Большакова отличалась решительностью и нс желала далее терпеть измену и неопределенность: муж ночевал то дома, то в другой семье, Однако она была достаточно умна и сознавала, что ее чувство к Максу не подчиняется доводам разума, если оказалось сильнее даже страха небытия. Жизнь в отсутствие любимого человека представилась такой ужасной, что Ольга пыталась покончить с собой, выпив горсть снотворного. Её спасли, хотя здоровью был нанесен серьёзный урон. Максим правды нс знает: проявить перед ним слабость - унизительно. На работу в институт сообщили: тяжёлое пищевое отравление. Через пару недель она понравится окончательно и продолжит читать лекции.
Мысли Ольги прервала гудящая толпа, которая вывалилась из зала заседаний - участники процесса, свидетели с обеих сторон, просто сочувствующие и любопытные: дело слушалось имущественное, наследственное и привлекло много заинтересованных лиц. Секретарь объявила перерыв иа пятнадцать минут, оставив двери открытыми, чтобы хоть немного рассеять человеческие испарения.
Ольга прошла внутрь — здесь нет нужды отводить глаза от мужа, который остался в коридоре. К тому же и воздуха больше, хотя все окна закрыты: многие старые дома строились так, что рамы распахивались наружу, но теперь им мешали решётки.
За воздух Ольга, скорее всего, приняла пустоту помещения, согласную с пустотой у нес внутри. Покинутая людьми куцая комната показалась ей просторной. Пара видавших виды жёлтых канцелярских столов и простые скамейки у дальней стены занимали мало места. Единственно, что раздражало глаз, это обитые потрескавшимся дерматином три неестественно высоких судейских стула, спинки которых формой напоминали крышку гроба. Ольга содрогнулась и перевела взгляд во двор, такой бестолковый, милый, с кривыми липами и каштанами, кто-то сердобольный подсадил на смену уходящим деревьям пару стройных дубков. Липы уже окончательно облетели, вызолотив землю вокруг, каштаны еще раздумывали и раздевались нехотя, а ржавые дубовые листья держались прочно, может потому, что молодые.
День был удивительно тёплый и солнечный.
Встать, суд идёт! — заученно произнесла секретарь.
От неожиданности Ольга вздрогнула и встала, краем глаза отметив, что где-то сзади поднялся Макс.
Садитесь!
Судья пенсионного возраста явила расплывшуюся фигуру, прикрытую чёрной мантией, лицо в старческих пигментных пятнах со множеством бородавок, небрежно заколотые жирные, с проседью, волосы. Но усталые глаза смотрели умно и сочувственно.
Большакова, Есаулов — двигайтесь поближе. Нам же разговаривать надо, а пс кричать. Вы в который раз у меня?
Ольга молчала.
Во второй, - ответил Максим и аккуратно прокашлялся.
Мириться нс будем? Такая красивая пара, давно вместе, наверняка вас гораздо большее связывает, чем отталкивает. Ответчик, у вас есть возражения? Да? Нет?
Да.
Что да?
Я не согласен, - осторожно откликнулся мужчина.
Судья подняла брови.
?
Разводите, — быстро и решительно сказала Ольга, — Вы нс имеете нрава тянуть дальше.
Судья вздохнула, полистала дело,
Ну, ладно. Воля ваша. Хорошо детей нет. Хотя чего в этом хорошего? - Судья опять вздохнула и ткнула потемневшим от чистки картошки пальцем в бумаги.
- Распишитесь.
Они расписались.
Всё! Ольга выбежала на крыльцо и остановилась, чтобы отдышаться. В висках стучало. «Слава Богу, конец этой муке. Теперь надо вырвать из памяти привычки, слова, касания. Выбросить из жизни пятнадцать лет, словно их не было вовсе. Нельзя страдать вечно. Он думал, она не решится — не на ту напал!»
Сзади хлопнула дверь, она не обернулась, но руки Максима сразу взяли её в кольцо. Он зарылся лицом в густые, темно-золотые волосы уже бывшей жены. Волосы были тяжёлые и блестящие, словно живые, они существовали отдельно и чувствовали самостоятельно. Мужчина целовал их отчаянно. В его голосе звенели слёзы, он их не скрывал.
Ляля, я люблю тебя! Зачем ты это сделала?
Она попыталась сдержать дрожь, охватившую её от соприкосновения с телом, которое можно забыть, только потеряв память. Родной запах. Это невыносимо. Хотелось отдаться ему прямо тут, на улице. Ответила через силу:
По-моему, это ты сделал, а не я. Как мусульманин - живёшь с двумя жёнами...
Ну, виноват, виноват! Виноват перед тобою, перед нею, перед всеми. Кругом виноват - так случилось! Но без тебя я нс могу.
Почти бессознательно он ласкал знакомое тело.
Убери руки... Люди смотрят. Отойдём к машине.
Двигаясь словно в тумане, она села за руль тёмно-синего
«БМВ», подождала, пока Максим устроится рядом, и поехала домой, на Кутузовский проспект. Они вместе, молча, прошли мимо консьержки, которая вежливо поздоровалась с обоими, назвав по имени-отчеству, молча вошли в лифт, потом в квартиру, проследовали в свою спальню и так же молча, прямо в верхней одежде, упали на кровать, притянутые друг к другу неведомой силой. Ольга испытывала обморочную истому: казалось, полчаса назад они нс развелись, а расписались, чтобы назваться мужем и женой. Внутри горела, пухла, готовая взорваться шаровая молния. Полгода Ольга лежала здесь одна, рыдая в подушку от тоски и ревности, воткнула в запястье нож, пытаясь физической болью заглушить боль сердечную. Шрам еще нс побелел, а Максим опять обнимал сё. Чужой муж. Но он рядом, он с нею. Знакомое жжение страсти, неуправляемые порывы сплетённых тел. Только бы не потерять рассудок от счастья.
Одежда валялась на полу вместе с подушками и одеялом. Задохнувшиеся, потные, бывшие супруги, нс отрываясь, смотрели друг на друга, ничего не говоря и, возможно, ничего не думая, а только переживая радость узнавания, приправленную горечью пережитой разлуки.
Максим поцеловал её, она нс ответила. Вздохнула глубоко, со всхлипом, может быть, с обидой.
Ты жалеешь? - спросил он с тревогой.
Только о том, что мужчина, закончив, нс может сразу начать всё сначала.
Они еще долго лежали на спине, не в силах добраться до ванной комнаты. Ольга никак не могла прийти в себя. Потолок над нею вращался так сильно, что казалось, был слышен звон хрустальных подвесок на люстре. Вспыхнули картинки счастливого начала совместной жизни и понеслись по кругу. Наконец верчение замедлилось.
Ты помнишь, как мы встретились впервые, на обочине Ярославского шоссе? — спросила она.
Я помню, как ты мне отдалась.
В грязном пенале общежития, откуда ты выставил двух студентов, купив им бутылку дешёвого портвейна?
Таких подробностей моя голова нс сохранила.
Прежде ты не страдал забывчивостью.
Память избирательна. Зато во мне навсегда отпечаталось ощущение улёта в твою раскалённую глубину. Я потерялся там надолго. Навсегда. Любимая...
Слова, которые должны были вызвать возмущение двуличьем, пробудили лишь нежность, так долго не имевшую выхода. Ольга гладила пальцами щёки мужчины, крутые дуги бровей, целовала знакомое до мельчайших подробностей тело - от тёмных сосков до огромных ступней, и особенно нежно - такую сексуальную женственную родинку над верхней губой. Он был нестерпимо хорош — смуглый, высокий, с широком грудью и узкими бёдрами. Теперь это все чужое, во всяком случае так определено официальной бумагой с гербовой печатью. Старая обида опять подступила к горлу.
Почему ты за иолгода ни разу мне нс позвонил?
Как только ты приняла решение развестись, твой отен услал меня подальше, где нет стационарной связи. А мобильник ты вырубила.
Я? Неправда, папа ежедневно вечером приходил ко мне в больницу, а утром звонил.
Кто ещё?
Больше никто. Я сама связывалась, с кем хотела.
Максим задумался.
Ну-ка дай трубку. - Он набрал код собственного номера и показал Ольге. - Смотри, отец заменил твою сим-карту на новую, чтобы я нс мог дозвониться.