– Замолчи, Хоуп! – вскочила Пруденс. – Ты не имеешь права...
– Тихо! – повысил голос сэр Освальд. Он посмотрел на племянниц, и его лицо залилось краской гнева. – Хитрости и обман? В моем доме? Вы обе, – он указал на Фейт и Грейс, – вон из комнаты! Сейчас же! – бушевал дядя.
Девушки выбежали вон.
Пруденс пыталась собраться с мыслями. Чарити или Хоуп в любой момент могут сказать, что она тайно обручилась, и тогда он захочет узнать имя жениха. Пруденс, зная, какой это нанесет вред ее жениху, поклялась хранить тайну, пока Филипп не позволит открыть ее. Нужно что-то делать. Но что?
– Ну, девочки? – Дядя Освальд переводил взгляд с одной внучатой племянницы на другую. Все молчали. Тогда он обратился к Хоуп: – Ну, мисс Хоуп, выкладывай! Твоя сестра тайно обручилась?
Хоуп кивнула и разразилась слезами, Чарити, всхлипывая, вторила ей.
– Господи помилуй! И почему женщины всегда плачут? – проворчал дядя Освальд. – Прекратите этот кошачий концерт. – Подождав, пока шумные рыдания немного стихнут, он обратился к Пруденс: – Теперь, голубушка, придется тебе объяснить, в чем дело. Кто этот негодяй, что заморочил тебе голову и заставил обмануть опекуна?
Пруденс отчаянно искала выход. Она не могла сказать правду. Она обещала Филиппу, что будет уважать его просьбу.
– Э... Уверяю вас, сэр, он вполне приличный джентльмен.
Дядя Освальд фыркнул:
– Приличный джентльмен не станет впутываться в тайные обручения за спиной у старших.
– Он ведет очень уединенную жизнь, и... суета и беспокойства публичного праздника не принесут ему радости.
– Есть большая разница между скромной церемонией и тайной, – презрительно хмыкнул дядюшка. – А теперь хватит ходить вокруг да около. Выкладывай имя этого проходимца!
У Пруденс голова пошла кругом.
– Это... это... – Она не могла выдать Филиппа. Не могла.
– Говори сейчас же!
– Это... – Пруденс буквально из ниоткуда пришло на ум одно имя. Так фокусник вынимает из воздуха цветы и голубей. Накануне вечером она слышала, как две дамы обсуждали знаменитого отшельника и холостяка, который никогда не бывает в Лондоне. – Это герцог Динзтейбл!
В комнате воцарилась тишина. Хоуп и Чарити изумленно уставились на старшую сестру мокрыми от слез глазами.
– Герцог Динзтейбл? – проговорил дядя Освальд, ошеломленный этим известием. – Ты тайно обручилась с герцогом Динзтейблом?
– Да. – Пруденс постаралась радостно улыбнуться, отчаянно пытаясь вспомнить все, что слышала вчера об этом человеке.
– Это тот, которого прозвали Отшельник Нед?
Пруденс кивнула.
– Динзтейбл? Который ненавидит город? Годами не бывает в Лондоне? И живет в какой-то забытой Богом дыре в Шотландии?
Пруденс снова кивнула. Она была довольна собой. Герцог Динзтейбл. Это весьма вдохновляюще. Герцог Динзтейбл мог быть странным, даже эксцентричным, но он сказочно богат. И если он никогда не появляется в Лондоне, дядя Освальд не сможет потребовать у него объяснений по поводу тайной помолвки. Конечно, он может написать письмо, но письма идут долго, и, вероятно, герцог-отшельник не ответит на него. Это передышка, хотя и временная.
– Герцог Динзтейбл? – снова повторил дядюшка, изумленно качая головой.
Пруденс, устав кивать, склонила голову.
– Как ты познакомилась с этим Динзтейблом, если он никогда не бывает в Лондоне?
– Может, он и не бывает в Лондоне, но что мешает ему приехать в Норфолк? – ответила Пруденс, старательно подбирая слова, чтобы не усугублять свой грех новой ложью.
Дядюшка нахмурился.
– Сколько тебе было лет, когда состоялась эта тайная помолвка?
– Около семнадцати, – ответила Пруденс.
Это нельзя было назвать ложью. Разумеется, она никогда не встречалась с герцогом Динзтейблом, но она действительно обручилась в шестнадцать с небольшим лет с Филиппом Оттербери, которого знала всю жизнь. Филипп, взяв с нее слово хранить тайну, отправился в Индию и обещал вернуться оттуда богатым как набоб.
– Тебе было только шестнадцать? – возмущенно воскликнул дядя Освальд. – И ты больше четырех лет ждала, пока этот проклятый герцог разберется, что к чему, и женится на тебе?
Пруденс кивнула. Разве это долго?
– Неудивительно, что твои сестры потеряли терпение! Не могу их за это винить, теперь я возьму дело в свои руки. Какое пренебрежительное отношение к моей внучатой племяннице. Четыре года! Какого дьявола ты мне об этом не сказала?
Пруденс не ответила. Она не могла ему в глаза взглянуть, он был таким добрым, таким великодушным. Как только одна из сестер вышла бы замуж, Пруденс сама бы во всем призналась. Она поклялась, что со временем все ему расскажет.
– Значит, Динзтейбл? – Дядя Освальд, нахмурившись, вышагивал перед камином. – Герцоги, даже беспутные отшельники, не делают предложения шестнадцатилетним крошкам. Ты ему что-нибудь позволила? – Дядя буквально сверлил Пруденс глазами. – Ты понимаешь, о чем я говорю, милая?
Пруденс вспыхнула.
– Он ко мне ни разу не прикоснулся, – заявила она, и это была святая правда.
– Хм... Это было четыре года назад. – Он задумчиво нахмурился. – К чему такая секретность, словно он младший сын какого-нибудь фермера?
Пруденс снова залилась краской. Это была точная характеристика Филиппа.
– Дедушка никогда не позволял нам принимать гостей, что уж говорить о поклонниках.
Дядя Освальд фыркнул:
– Теодор всегда в делах отличался недальновидностью. Как я полагаю, герцог тебе не писал?
– Дедушка никогда не разрешал нам вести переписку, – покачала головой Пруденс.
– Даже тайную? Еще не встречал девушки, которая не ухитрилась бы послать или получить весточку, когда речь заходит о сердечных делах.
Пруденс покраснела и уставилась на пляшущий в камине огонь.
– Вот оно что! Ты их сожгла? Жаль. Письма помогли бы уладить дело. Он не дарил тебе никаких подарков? Украшений или что-нибудь в этом роде?
Пруденс, поколебавшись, вынула из корсажа кольцо бабушки Филиппа. Она носила его на цепочке больше четырех лет.
– Ага! – Дядюшка подался вперед, рассматривая кольцо. – Дешевка, хоть и старинная. Но достойное герцога украшение выдало бы его. Наверное, какая-то семейная реликвия. Это может сыграть свою роль. – Он решительно кивнул. – Если он подарил тебе кольцо, то дело не так плохо, как я думал. Возможно, он попробует выпутаться, но, черт возьми, если он не хотел быть связанным навеки, то не оставлял бы улик. Не буду больше мучить тебя, дорогая. Я все устрою, помолвка станет официальной. Ну и дела! Говорят, у него тридцать тысяч годового дохода.
Пруденс ошеломленно кивнула, надеясь, что погода в Шотландии испортится, дороги раскиснут и письмо сгинет в половодье.
Хоуп, необычайно быстро оправившись от угрызений совести, нерешительно спросила:
– Значит, мы с Чарити и Фейт можем выезжать?
– Что? О чем речь?! Если ваша сестра помолвлена, даже на такой своеобразный манер, не вижу причин, почему бы бриллиантам Мерридью не ослепить общество. – Хоуп издала торжествующий крик, и дядя добавил: – Начнем с мисс Чарити, а потом займемся тобой и Фейт. Пруденс, тебе осталось ждать не больше месяца. Нужно срочно начинать готовиться к свадьбе. Завтра же утром отправлюсь к этому негоднику и все обговорю.
У Пруденс от дурного предчувствия надвигающейся беды сердце ушло в пятки.
– Чч-то вы сказали, дядя Освальд? К кому вы завтра отправитесь?
– К Динзтейблу, разумеется, – ответил дядюшка. – Договариваться о свадьбе. Думаю, церковь Святого Георгия на Ганновер-сквер подойдет. Ну и обо всей суете и чепухе, которую вы, женщины, так любите. Конечно, безобразник скверно поступил, лишив тебя праздника помолвки, но мы выдадим тебя замуж как полагается, милая, не беспокойся.
Пруденс, Чарити и Фейт ошеломленно смотрели на него. Пруденс первая пришла в себя.
– Дядя, герцог Динзтейбл живет далеко на севере Шотландии. Как вы сможете завтра с ним поговорить?