— Ишь ты, какой горячий… прям жеребец необъезженный… — Наталья взяла салфетку, и, не сводя с Сергея глаз, тщательно и неспешно вытерлась, — ладно, будешь на очереди. Я сейчас гуляю с полковником Ермоленко. И ещё с Витькой Щорсом иногда встречаюсь. А в сентябре полкан уедет на 2 недели в Португалию: на пляже с женой пожариться. А Витька последнее время редко в городе появляется. Вот и погуляем. Но только в том случае, если ты не будешь таким жестоким. Если обещаешь держать себя в руках. Ты ведь обещаешь? Скажи честно.
— Обещаю, — потупившись, кивнул жестокий дембель.
Растанцовка в ритме «турбо»
Отец как раз выходил из агентства, разглядывая купленные авиабилеты, когда рядом притормозил помятый «ягуар», из которого вышли Антон Затяжной и Степан Щорс.
Антон вынул из полиэтиленового пакета голову Кузьмы и, держа её за волосы, показал отцу, Степан же при этом крикнул:
— Признал кореша? Ты будешь следующим, если не отдашь нам деревянного человека!
Некоторое время Отец стоял молча. Билеты слегка дрожали в руке его. Восстановив дыхание, он ответил:
— Так что ж вы раньше не объяснили, что вам нужен деревянный человек… зачем чужую жизнь губили? Проедемте со мной, я отдам вам его.
При таком повороте событий шахтёры слегка опешили: они приготовились к кровавой схватке, но вопрос разруливался сам, без лишней крови.
— Куда, к тебе что ли? — спросил Степан, представляя, как они с ребятами вечером отметят это событие. Буратино вернётся к хозяину, а они (после забоя) — к блядям в сауну.
Отец сел в бричку и резко стронулся.
Быстро пронеслись вдоль улиц, объезжая замешкавшихся и подрезая аккуратных. Степан Щорс, сидевший за рулём «ягуара» при этом бешено сигналил и мигал фарами. Антон, высунув голову Кузьмы из окна, свистел, рычал, улюлюкал.
Отец затормозил в тихом переулке рядом с площадью Реаниматоров. Они вышли, прошли к заурядному подъезду с кодовым замком.
Отец набрал цифры, замок щёлкнул. Антон Затяжной пощупал ТТ за поясом.
Поднялись на 7-ой этаж.
Вошли в 1-окмнатную квартиру без мебели.
— Вот, прошу вас, — Отец указал на сидевшую в углу фигуру.
Из кухни с сигаретой в руке вышла Наталья:
— Карло? что происходит?
— О, глядите-ка, и дамочка при нём! — подмигнул Щорс, — как ты мыслишь, Антоха: может мы вместе с деревянным мудаком и дамочку прихватим?
— Не сметь называть его так! — притопнула каблуком Наталья, пепел упал с её сигареты на кафель пола.
Антон взял деревянную куклу за шею и встряхнул перед люстрой:
— Гляди, сука какая! И чего в нём такого особенного, скажи мне?
— Хозяину виднее, — махнул рукой Щорс, — ну, уважаемые, бывайте, как говорится, здоровы! Долгих вам и счастливых лет! — они вышли в прихожую. Антон показал другу поднятый палец.
— И вы не кашляйте, — улыбнулся Отец вдогонку.
Молча стояли у закрытой двери.
Спустя примерно минуту Наталья молвила:
— Ты что, в самом деле отдал им его?
— Не его, разумеется, а двойника, — шепотом отозвался Отец, — у меня много таких двойников, и каждого я держу на съёмных квартирах.
— Ни хуя ж себе, у тебя на аренду, должно быть, бабла уходит! — присвистнула Наталья, — и ведь не рассказывал мне про это ни слова, партизан.
— Это средства с отката, — пояснил Отец, — в прошлом году я помог конторе Сипатого уйти от налогов на серьёзную сумму.
В этот момент на улице оглушительно хлопнуло, сразу у нескольких машин сработала сигнализация, раздался звон и крики.
— Это пизданул «ягуар» с шахтёрами, — пояснил Отец, — двойник был заряженный. Они собрались понюхать Буратино жопу — и разорвались на куски.
Отказом судьбу не изменишь
Как-то раз Кузьма напомнил сыну:
— Корнеплод, когда-нибудь, все мы умрём. Это случится неизбежно, понимаешь? И тот факт, что мне суждено умереть раньше, а тебе — позже, в сущности, ничего не меняет.
— Но почему ты думаешь, что раньше меня умрёшь, бать? — поднял рог Корнеплод (в руке его трепетал ужик).
— Ну как… ты же мой сын. Я старше, стало быть. Следовательно…
— Но это в случае естественной смерти, — возразил Корнеплод, — а если что-то случится? Я вполне могу погибнуть раньше тебя. Знаешь, этот рог… иногда мне кажется, что он сосёт из меня силы. Ты не мог бы покурить его и рассказать о своих ощущениях?
— Покурить твой рог?
— Ну да… поскобли его напильником — и стружку эту забей в сигарету и выкури.
— Ты уже делал так?
— Всего несколько раз…
— И как оно?
— Я пропутешествовал во времени и подсмотрел нашу смерть.
— Да что ты…
— Без тени иронии. Меня убьёт в интернате ребёнок-мутант: когда я буду спать, он введёт рог себе в прямую кишку, где растворит особыми анальными выделениями до состояния кашицы. Но смерть настигнет меня во сне, так что я ничего не успею понять. А тебя, бать, подстрелят шахтёры в баре: пробьют трубу в бедре — ты двинешь кони, а при этом обосрёшься и кончишь.
— Тогда я лучше не буду курить, — качал головой Кузьма, — такие прогоны мне не по вкусу.
Заметка из дневника Буратино
Есть люди, в которых заложена программа: они живут себе по ней, и не парятся.
Но у некоторых эта программа даёт сбой, а поскольку человек без программы неуправляем, его необходимо уничтожить.
Иди на хуй сам
Когда Наталья вошла, Отец сидел на диване. Лоснящееся от пота лицо его выражало смесь восторга и ужаса. На столе стояла пепельница, прокопченная пипетка лежала рядом.
— Что здесь происходит? — спросила Наталья.
— Я вернулся, — медленно отозвался Отец, — вернулся с того света.
— Ты опять дунул шалфея, что ли? — она разглядывала испачканную пеплом столешницу.
— Как мало надо, чтобы осознать радость жизни, — отозвался Отец, — как мало люди ценят жизнь. И правильно делают отчасти, но так же и шелкопряд ткёт полотно своё, не задумываясь о сохранности нити. Червь на верёвке: поднеси к нему зажигалку — он вспыхнет, — и будь здоров. А если при этом…
— Хорош хуйнёй страдать, — Наталья села на диван рядом с отцом, взяла телевизионный пульт.
— Это я хуйнёй страдаю? Это ты хуйнёй страдаешь. А я теперь только начинаю осознавать, что есть настоящая сила. Сгусток энергии, который нам не принадлежит. Представь себе это: океан энергии. Волны, волны кругом… и ты, и я — все мы лишь волны: Захер-Мазох писал об этом… Как глупо было бы волне жаловаться на океан. Как глупо было бы волне отделять себя от другой волны: словно все они не принадлежат одному. Как нелепо выглядели бы сожаления волны о том, что соседняя волна выше, мощней, полновесней. Помысли только: волна, вообразившая, что она может управлять своим движением. Наш разум напоминает мне разудалого серфера, который, поймав 9-ый вал и мчась по его гребню на доске, воображает, что в состоянии обуздать стихию.
Теперь-то я понимаю, что обязательно должен осуществить свою мечту и открыть интернат, где опробую в действии свою педагогическую теорию. Деньги — хуйня. Деньги у нас есть: я заставлю деревянного человека продать акции. И дело завертится, вот увидишь. И тогда я, наконец, покину Страну Дураков.
Я хотел назначить Пантелеймона управляющим, а Кузьму — финансовым директором. Теперь придётся искать им замену. Какие всё-таки пидорасы эти шахтёры… Да и я — мудло и хуесос. Остался теперь один. Даже Баттерфляй убежал!
— Дэк он тебя испугался, между прочим! — Наталья почесала пятку.
— Это ничего… у меня его мобильный остался. Позвоню, извинюсь. Скажу: проект остаётся в силе, так и так, если не передумал — приезжай, ты нужен, мы тебе доверяем.
— А если он тебя на хуй пошлёт?
— Туда мне, значит, и дорога. Да я его самого туда пошлю.
Все как один