Глава 13
Очнулся я в коллекторе канализации, это я понял по вони. Глаза у меня были плотно залеплены чем-то, печенки-селезенки отбиты напрочь, все тело болело, как у попавшей под машину собаки, я ничего не видел, кроме тьмы, и ничего не слышал, кроме монотонного, с гулким отзвуком, пульсирования. После того, как моя первая попытка перевернуться на живот окончилась полным фиаско и такой адской болью в позвоночнике, что я понял — наиболее удобная поза уже найдена, и от добра добра не ищут, — я перестал дергаться и лежал спокойно, как кирпич.
Внезапно на меня водопадом хлынули нечистоты. Мерзкая слизь облепила все мое тело, — должно быть, трубы прорвало — в десятки раз усиливая мои страдания. Я дико закричал, так что легкие чуть не лопнули от этого вопля, и плевать мне было в ту минуту, что в мой распяленный рот вместе с водой попадает какая-то дрянь. Я не надеялся, что меня услышат. Я орал во всю мочь от дикой, животной боли. Потом на секунду перевел дух, выпустил несколько пузырей и завопил снова.
По мне ползали крысы, впиваясь мне в плечи, выгрызая глаза. Мне было не до них. Подобные напасти должны взять билетик и скромно в сторонке дожидаться своей очереди.
Внезапно и грязь, и отбросы куда-то сгинули. Канализация оказалась госпиталем, вонь — дезинфекцией, крысы — руками Бада, который осторожно тряс меня за плечи.
— Джек, Джек, очнись!..
— Очнулся, — сказал я. — Очнулся. Не то чтобы мне это очень нравилось, но очнулся.
Он отпустил мои плечи и отступил назад. На лице заиграла широкая улыбка.
— Я так рад, что ты жив.
— И я рад, — хриплым от боли и рвоты голосом проговорил я.
— Ну и голосок у тебя — только не обижайся.
— А видок?
— Гм... — Он призадумался, и я понял, что это дурной знак. — Да как тебе сказать... В общем, если бы ты всегда так выглядел, пришлось бы здорово побегать, чтобы найти себе подругу жизни.
Я хотел было отпарировать какой-нибудь остроумной репликой, но глотка моя посоветовала этого не делать. Бад был того же мнения. Он велел мне лежать спокойно, пока он не разыщет доктора и не спросит у него, когда меня выпишут. Судя по тому, как я себя чувствовал, — лет через десять.
Я лежал в ожидании, а мозги мои просто трещали, пытаясь понять, кто подобрал меня и привез сюда. Бад? Сколько костей у меня сломано? Какой сегодня день? И, наконец, чем, черт возьми, заслужил я столь нелюбезное отношение со стороны мистера Джеффри Энтони?
Я ни о чем не спросил Бада — прежде всего потому, что слишком больно было говорить. Со временем все выяснится, а пока надо определить, где же я. Похоже, что в приемном покое. Наверно, нахожусь я здесь не слишком долго, раз меня уже обработали, а в палату еще не перевезли. Лежу я на каталке, понял я, пощупав под собой. Значит, мне еще и койки не отвели. Каталка все же лучше, чем стул.
Напротив, откинув светловолосую голову к стене, спала какая-то девица. Откуда-то из-под белокурой копны сочилась кровь. Рядом с девицей сидела женщина, по виду — жена полицейского. На коленях она держала форменную фуражку тульей книзу, а лицо выражало полную покорность судьбе, испуг и готовность унять кровотечение мужа своими силами.
Я отвернулся, хватало мне и собственных страданий. В самом центре зала двое полицейских, он и она, и молоденький санитар воевали с неким дядей Томом. По доносившимся до меня словам я понял, что старикан, проходя мимо ресторана, не удержал равновесия и прошел сквозь стеклянную стену. Теперь санитар пытался раздеть его, чтобы понять, откуда так хлещет кровь, но старикан не давался.
— Нет, сэр. Нет, я сказал. Не будет этого. Не будет, я сказал! Эта маленькая белая засранка хочет меня обобрать. Целится на мои денежки, на мои четвертачки и полтиннички. Не будет ей ничего. Ни ей, ни маленькому засранцу-доктору. Нет, сэр. Не отдам ни цента. Это мои деньги.
Женщина-полицейский пыталась завоевать расположение старого пьяницы бутербродом.
— Ну, как не стыдно так себя вести? — урезонивала она его. — Прекратите. Кому нужны ваши деньги? Никто их не тронет. Съешьте-ка лучше, а потом снимем с вас все это, а взамен дадим вам новую одежду, и покормим вас, и полечим. Ну, не упрямьтесь. Хорошо?
— Молчи, сука! — отвечал ей на это старикан. — Блядь. Я знаю, я во сне видал — вам лишь бы обобрать человека. Вот вам всем!
Утомленный неразрешимостью конфликта санитар велел полицейским держать забулдыгу покрепче, повалил его на пол и стал ощупывать его тело, закутанное в живописные лохмотья. Во время этой процедуры откуда-то из-под подкладки выскочила целая орава тараканов, поспешно расползшихся кто куда. Некоторые устремились к сандвичу, а с него — на руку полицейской девушки. Та взвизгнула и выронила сандвич.
Затем она бросилась за тараканами з погоню — нескольких настигла и раздавила. Тем временем ее напарник с помощью санитара усадил пьяницу в кресло на колесах и повлек его к выходу. Он вопил и отбивался, но наше внимание уже переключилось на целый отряд полицейских, доставивших в приемный покой еще несколько окровавленных жертв большого города, одних в слезах, других в наручниках.
Только сидевший у стены оборванец проигнорировал появление полиции: он хохотал, глядя, как его товарища увозят на инвалидной коляске, и от смеха даже упал со стула. Однако сумел подняться на ноги и заковылял туда, где валялся раскрошенным сандвич, подобрал era вместе с парой тараканов и, не переставая хохотать, сожрал без остатка, причем крошки и кусочки белого хлеба летели во все стороны. Порядочный кусок упал на мальчугана, державшегося за окровавленный низ живота. Мальчуган явно был несовершеннолетним, а потому им не имели права заниматься без соблюдении целой кучи формальностей, вот он и сидел, постанывав от боли, чувствуя, как жизнь утекает сквозь прижатые к ране пальцы, — сидел и ждал, пока кто-нибудь даст разрешение на законных основаниях обработать его рану.
Вот и все, что находилось в поле моего зрения. Я повернул голову и уставился в потолок, считая квадратики и круги, из которых он состоял. Когда я дошел до четырехсот восьмидесяти трех, вернулся Бад, а с ним — молодой, симпатичный человек, оказавшийся моим доктором. Проглядывая историю болезни, лежавшую у меня под подушкой, он одновременно спрашивал:
— Мистер Джек Хейджи? Верно? — Я кивнул. — Ну-с, мистер Хейджи, к нашему с вами общему удивлению, вы у нас не задержитесь. — Я воззрился на него так, словно у него выросла вторая голова. — Вы вряд ли помните, как вас сюда доставили. Мы вам уже сделали рентген, нет-нет, разрешение пациента на это не требуется. Снимки замечательные. Кости у вас толщиной с водопроводную трубу и, к счастью, такие же крепкие. А вы и не знали об этом, верно? Мы обнаружили у вас надлом левого лучезапястного сустава — и больше ничего! И в обморок вы упали от болевого шока, а не от сотрясения мозга. И это замечательно.
— Еще бы, — сказал я. — А не все ли равно, от чего вырубаться?
— Нет-нет, далеко не все равно! Это ведь не телефильм и не бульварный романчик. Когда человека бьют по затылочной части черепа, он теряет сознание оттого, что прекращается доступ кислорода в мозг. Самый верный признак того, что задет мозг. А вам прилично врезали в челюсть слева, но это не опасно, — Он отступил на шаг, скрестил руки на груди. — Вот что я вам предлагаю. Мы вам наложим гипс на запястье и выпишем вас без госпитализации. Если вы в течение ближайшего часа покинете наше заведение, я отправлю ваши документы в страховую компанию, а она вам выплатит компенсацию за ущерб.
Я люблю терять деньги не больше, чем все остальные, а потому идея пришлась мне по вкусу. Но и врачам я доверяю не больше, чем всем остальным, а потому впал в подозрительность и спросил, чем объясняется такая щедрость.