Едва уловимое движение и она вздрагивает, пытается встать, стряхивая оцепенение.
– Дыши! – требую я и она покачиваясь садиться на ближайший стул. Глубоко дышит носом, выполняя мою команду. Пьет принесенную братом воду и молча идет к своей кровати.
«Ты дышишь?» – дергаем мы ее по очереди. Она кивает через поверхностный сон, и только пульсирующая шея напоминает мне о случившемся.
«Сколько это длилось: одну, две, три, пять минут?» – пытаюсь уложить память во время. Маленькая вечность тихого ужаса: «Дыши!»
– Херня! Какая асфиксия? Кашель был?
– Нет, – сглатываю я комок слез.
– А должен быть! И глаза!!! При асфиксии глаза не бегают, а вот при эпилепсии! – кричит в трубку подруга и по совместительству семейный доктор.
Адреналин не дает спать. Я все еще действую: напрягаю интернет бесконечными вопросами и утопаю в исповеди других родителей. Надо пробиться на прием.
– Это не асфиксия. – уверенно говорит эпилептолог. – Вероятность органики мала, но ее надо исключить, – пожимает он плечами и выписывает направление на МРТ.
– Надо, – соглашаюсь я. Мне страшно узнать и страшно не знать.
– Что ты там увидишь? – успокаивают знакомые доктора. – Опухоль, рассеянный склероз, аневризму. Практически все лечится, если успеть…
– Я успею.
– При асфиксии глаза не бегают, – повторяю заученную мантру и требую направление на еще одну диагностику.
– Держите, – сдается участковый невролог. – Чего вы еще хотите?
– Спрятаться и ничего не знать, – прямо отвечаю я, едва сдерживая слезы и прижимая к груди листочки вытребованных направлений.
Я записываю ее в дебилки, а она меня в яжематери. Мы расстаемся, искренне надеясь, что больше никогда друг друга не увидим.
«Патологий не обнаружено, – отчитываюсь переживающим родственникам – Так бывает…»
Где мое место?
Я никогда не понимал тех, кто отчаянно хватается за жизнь. Смирись! Уйди достойно, не паразитируй на любви родных и близких.
Я осуждал тех, кто пытается спасти своих детей, отдавая последнее.
Зачем? Откажись. Родишь новых.
Я разглядываю потолок. Он всегда одинаков. Я знаю на нем каждую трещину и даже пытаюсь найти в них смысл. Может там зашифрован ответ за что меня сделали узником тела? Я хочу освобождения, но боюсь его. Каждый раз, когда ко мне подходят родные глаза, я вижу, что они ищут меня и не находят.
Я слышу бесконечные приглушенные разговоры о том, что может уже пора, зачем мучить себя и меня и я кричу: «Я здесь, я живой, я не устал, я выкарабкаюсь, поверьте мне!».
Жена перевезла меня к матери. Ей сложно: дети, работа. Маме тоже сложно, и я паразитирую на их любви. Я понимаю их всех. Я прошу прощения за каждую мысль о ненужных винтиках и сломанных отбросах.
У меня много времени: умолять Бога о прощении и ежедневно отрекаться от него, но сегодня все оживленно. Я слышу, суету и шуршание распаковываемой коробки. «Это поможет, – говорит жена, – он живой, я чувствую». Я готов заплакать, но слез нет. Я не чувствую тела, но душа обостренно воспринимает все вокруг.
Они посадили меня. Какое счастье увидеть комнату и окно, и небо, облака и свет, которой сочится через них и бьет по глазам. Я рад этой боли.
Жена одевает мне какое-то приспособление и, о чудо, я смотрю в монитор и читаю текст. Я должен выбрать ответ да или нет и колонки пищат, озвучивая мой выбор. Айтрекинг. Жена выбила его в бесчисленных кабинетах фондов и чиновников. Мир не без добрых людей…
Мама обнимет Катю и плачет. Ей стыдно. Она постоянно высказывала отцу, что эта бросила меня. А Катя искала мужа в этой зловонной пролежневой груде.
Надежда затеплилась во мне, я все еще могу сделать родных счастливыми и бесконечно благодарен тем, кто всегда знал: у каждого есть свое место. Свое право на жизнь.
Царица всея благотворительности
Она восседала на офисном кресле как на троне и обращаясь ко мне возмущенно заметила: «Как достала эта попрошайка» и осеклась, ведь я тоже попрошайка.
Каким ветром ее занесло на место директора благотворительного фонда мне доподлинно неизвестно. Поговаривали, что она потеряла ребенка и с подвигло её помогать/мстить остальным мамам, к которым судьба была более благосклонна, наградив ребенком-инвалидом.
Работая сначала журналистом и таким образом помогая фонду, она в один прекрасный момент заняла место его директора, заменив собой основательницу, тихую и милую женщину, заболевавшую страшной болезнью.
На улице с кипой документов в руках, стояла еще одна попрошайка, с которой мы виделись на одном из благотворительных мероприятий: