Что ты сказала такого мне, женщина, чтобы мир перевернулся? Верно, чаша была переполнена, а ты бросила в нее последнюю каплю. Да что она такое без тысячи предыдущих, ничего не значащих капель? Если ты и подала мне руку, вытащив из бурлящего потока, то это все та же равнодушная вода-убийца принесла меня к тебе. В закономерной последовательности сущность пути. В преемственности мгновения по отношению к предыдущему мигу.
Ты одарила меня, женщина, каплей добра. Этого хватило, чтобы я встал на ноги. Чтобы разбередить внутри любовь. Вспомнить отвергнутую веру.
И я ничего не понял. Ни куда приведет меня мой корявенький путь, ни как соединить воедино то, что мне вечно говорят люди. Как объяснить самому себе мир, если философия одних неукоснительно опровергает других, а каждый возделывает реальность с любовью, надеждой и жертвенностью? Доктрины несовместимы, да каждая реальна. И люди служат ей, возвышая душу служением. Я так хочу понять истину, как все устроено. И что ждет нас, и как лучше всего поступать. А везде одна только правда (в глазах каждого), которую я готов был бы принять, если бы не знал соседней правды. Той, которую ты, например, считаешь ложью. А согласно этой самой лжи, которая тоже правда, неправеден ты. Я слышу вас обоих. Только вот понять никак не могу, что с этим делать. И что мне считать правдой, когда я знаю их слишком много. Когда я отвергаю почти все и остаюсь никем. И одинаково верю вашим несовместимым мнениям обо мне, расщепляясь до сумасбродства.
Я не обрел ничего, что так важно. Мне просто явилась любовь. На сегодня мне хватит. Сегодня прекрасно, вчера было и завтра будет такими, какими их требует логика событий. Нет мне откровения – и к черту! Продолжу молить о нем завтра. А вчера я проклял Бога… И завтра, верно, опять ввергнусь во тьму.
Я не знаю, был ли Господь в ту минуту рядом. Но если только Он существует, Он слышал величайшую молитву благодарности. И не так уж важно, БЫЛ ли Он. Все это условность, все не более чем надстройка над бесконечным, длиной в несколько минут, неисчерпаемым счастьем человека на этой земле! Таким счастьем, когда за минуту формулируешь то, что смутно проживал месяцами… Когда не блуждаешь, а разъясняешь себе, а за откровением твоим стоят тысячи шагов непроходимого пути, которые ты преодолел на своих двоих – умирая и с песней! И вот Он, Бог, ПРЯМО ЗДЕСЬ, правда это или нет. Для меня Он здесь, и это определяет текущее качество моего бытия.
17. Пошлое
– Не ходи туда, там тебя ждут неприятности.
– Ну как же туда не ходить? Они же ждут!
Котенок по имени Гав
Подобное счастье быстро проходит: закончилось время прозрений, наступил период действия. И я вернулся в реальность – у подножия Храмовой горы. Меня ждала моя миссия: не такая уж высокая, но все-таки больше меня самого – передать записку дальше. Жаль, что я забыл рассказать Марьям про садовников. Ее душу согрела бы эта история. А моя роль – приблизить добрую развязку.
Оказалось, что в торговой толкучке пристроить душевную записку по меньшей мере тяжело. Напомню тебе, у меня была почеркушка, которую я не мог прочесть. Еще были слова: «Этим утром и я подрезал мои розы». И я знал, что где-то здесь, среди торговых лавок, мне может встретиться нужный человек. Так что я подходил к людям наугад и спрашивал: «Прости, добрый человек, не знаешь ли ты о двух друзьях-садовниках, которым нужно передать записку?»
Первый, кто ответил мне неодносложно, это весовщик. Напор ожидавших своей очереди, как он объяснил, отвлекал его от ремесла, а работа с весами требует едва ли не молитвенной концентрации. Об истории, которую я нес на устах и в сердце, он никогда не слышал, но с большим интересом старался запомнить все детали, что-то мог и уточнить или прокомментировать. Скоро он забросил работу, разогнав ожидавших, и принялся рассказывать мне свою жизнь. Простой путь трудяги, каким я всегда завидовал. Понимаешь, смотрю я на людей, которых он разогнал, и вот восхищаюсь, что его труд востребован. Они же ждут: ничего замудренного, вроде бы, но всем необходимо. И весовщиков-то вокруг тьма, да каждый нарасхват. А он тосковал. Жалел, что жизнь его однообразна, нет в ней глотка свежего воздуха, нет сладкого безумия, великое ему не по плечу. А я только и думал, как бы сказать, что небудничный путь – такая же будничность, что «высокое» – не более чем миф, когда оно не несбыточная мечта, а пошлая каждодневность с удушливым зноем, разорванной обувью, постылыми мыслями и отвращением к себе.