Тут пришел караванщик. Его путь тоже пролегал через Иерусалим и, в отличие от меня, ему было что рассказать про того самого Иешуа. Не слышал о нем, правильно я запомнил его имя? Не моя это история, раз уж не пересеклись пути, то и не нужно. Я так чувствовал. Все внимание деревни переключилось на новоприбывшего. А мне настала пора отправляться в путь.
Мы с ним переговорили про послание. Историей записки он был растроган. Оказалось, что даже слышал о моих похождениях на площади. В тот день он ходил на казнь того пророка, так что я не мог его найти. Но потом ему рассказали – между делом, среди прочих новостей. Он как раз снаряжал в Иерусалиме посланников туда, по маршруту к садовнику.
– Жаль, что мы тогда не пересеклись и ты не передал записку.
– Я потерял ее, – признался я.
– Бывает. А я подделал, – признался он.
– Да, я тоже думал об этом, когда боялся, что не найду. Вот только, правильно ли это?
– Не знаю. Но я бы не хотел, чтобы человек знал, что та самая потеряна. Мы можем поселить в его сердце лишнее огорчение. Я не смог. Может, я и не прав. Я лишь хотел… подарить человеку свет. И мы отправили послание!
Неправильно поступили – понял я, но виду не подал. И тем самым соврал ему так же, как он соврал садовнику. А так ли это важно? Если весть придет…
Уходя, я боролся с собой. Расслабился, разнежился – как тут опять бросаться в омут с головой? Я что-то такое обещал себе. Нет, Богу обещал… Главное ноги заставить идти, переместиться в пространстве. Это правильно, я знаю. И я шел до изнеможения. Мучал себя, чтобы отвязаться от мира, который обрел.
Почему я это сделал, спросишь ты. Я научился различать тончайшие знаки свыше и избрал следовать своей, а не какой-либо иной Судьбе. Мне указали путь, и я пошел.
24. Искренность
Жить тайно.
Юн Фоссе
Искренность – как жаль, что нет такой заповеди. Она бы не помешала. И это единственное, чем я мог бы оправдаться на Страшном Суде. Если бы я предстал пред Богом и Он призвал меня к ответу за все, что я сделал или не сделал, помыслил или неосознанно ощутил, я бы встал перед Ним на колени, будь они у меня, разодрал бы грудную клетку, раскинул бы руки, распахнул бы сердце – до самых потаенных уголков, до ядра моего существа – и предъявил Ему себя всего, до последней капли. У меня нет ничего, кроме того, кем я был. Нет ничего, кроме меня самого. Я бы поднес Ему все – без надежды, с одной лишь мольбой, чтобы Он прочел простую человеческую жизнь с вниманием от первого знака до последней точки. Вот что говорило мое тело на скале перед падением. Оно просило: смотри, Смотри, СМОТРИ, Господь! Я искал Тебя, я шел по пути, который угадывал не логикой, а чутьем. Делай со мной, что хочешь. Я предъявляю себя целиком и единомоментно, без повествовательных мыслеформ и оправдательных изворотов. Вот единственная молитва, на которую я теперь способен.
Хотел бы я знать, что Он подумает обо мне в ту минуту. На самом деле, наверное, ничего особенного. Это для меня так много – выложиться от корки до корки, а для Него выслушать, верно, пустяк. Но если бы я только мог быть уверен, что Он Видел меня, что я отпечатался в наблюдаемых Им картинах…
Почему-то мне кажется, что Он простит мне все за все. Нет, даже не так. Я чувствую любовь к Нему. А может ли Он прогнать душу, которая любит Его? Узнаю, обязательно узнаю это! Хотя, если по правде, там, внутри, где показывается ветер, иногда приходит теплота: такое теплое облачко, которое обволакивает и заботливо отогревает душу от отчаянных мыслей. И это не я, это кто-то другой. Кажется? Может быть. Но если я останусь быть и встречу Его, мне будет очень интересно выяснить, ценит ли Он… искренность – я хочу назвать это искренностью. Искренностью перед Богом.
С человеком она невозможна. Только не на земле. Мы просто не можем: одно сознание плотно изолированно от другого. И это, я думаю, наша главная беда. Способность буквально видеть глазами другого, в особенности взаимно, разрешила бы множество проблем. Изменила бы все. Только не путай с чтением мыслей, это такое же жалкое подобие, как передача внутреннего посредством слов. Дело совсем в другом. Я имею в виду Видеть. И видеть все