Мы все на самом деле знаем, что это за мир и кто мы сами. Только отбрось слова, теории и несбыточные совершенства! Твои мышцы, твои звериные чувства знают пошлую истину. Мы всего-то-навсего не хотим в нее верить. И я тоже не хочу верить в эту истину. И клянусь Тебе, даже если Тебя никогда не существовало, я никогда не буду верить в нее! Я выбираю умереть прежде, чем умрет моя надежда.
Добровольцем ступил в ад – придется идти до конца. Дорога разрушается под ногами идущего, едва он продвинется вперед. Мне остался предельный круг. Пришло время отдаться в руки последнему судье. Знаешь, куда я пошел? К себе домой. К родне, соседям. Раввину. Вот кому должен принадлежать смертельный удар. Когда я понял это, все наконец стало просто и ясно.
И я пошел. По дороге встретил кочующий народец. Они едва понимали по-нашенски, однако кое с кем из них мне удалось обменяться новостями. Это были жители укрывшейся в одиноком оазисе деревеньки. Боги покарали их за падение нравственной чистоты, и вода покинула песок под ними. Все высохло, жизнь стала невозможной. Теперь они с женщинами, детьми и стариками ищут себе новое место или смерти. Эти чужаки были добры ко мне. Меня пригласили поесть с ними и переждать жару в тени их повозок, я согласился.
Внимание чем-то привлекла женщина с грудным ребенком.
– Мальчик? – спросил я, чтобы начать разговор.
– Девочка, – ответила она и, к моему удивлению, показала свое дитя.
Взгляд малышки меня разбил. Я узнал ее… Не может быть такого, но ощущение, что это моя давняя единственная, было чертовски стойким! Два каких-то мгновения… Она глянула на меня и отвернулась к маме. Я привалился к повозке и закрыл глаза.
Если это действительно ты, дорогая, ты с треском провалилась. Так хотела свободы, сбежать отсюда в «свой родной» мир, отбросив все. Вот ради чего ты предала нашу связь. Но ты не ушла. Всего лишь сменила тело и содержание головы. И все сначала… Новая жизнь, как ты и боялась. Жесточайшее поражение! Смешно. Ты не обижайся, я имею право судить – я ровно так же повержен.
Так ты существуешь? И как, все своим чередом? У меня да. И я помню тебя. Бросаю на ветер тебе послание. Однажды начнешь искать что-то неясное – может, выудишь из вечности мое письмецо. Если понадоблюсь – ищи, а вдруг часть меня засквозит в темноте? А не будет меня совсем, желаю тебе обмануться и поверить, что нашелся. Не сомневайся, что я слышу. Не сомневайся, что самое лучшее, во что ты веришь – земное или Высшее – оно рядом, на расстоянии вытянутой руки или чуть дальше. Совсем чуть-чуть! Надежда сама себя стоит, это правда.
Я покинул этих людей. С наступлением темноты пришел к оставленным ими укреплениям. Прямо-таки небольшая цитадель – хотелось воскликнуть. Она горела. Видимо, на солнце нагрелся навоз и пошло… Я сел на песок и стал смотреть на пламя.
И пришло оно – отчаяние, которое нечем крыть. Неразбавленное, в чистом виде, один на один с тобой. Между мной и им всегда было так много лишнего. В хрустальном отчаянии есть что-то прекрасное. Ясность, которую больше не хочется туманить да приукрашивать. Безукоризненно-насыщенную тоску я медленно тянул из кубка, пока не допил до последней капли. А по ту сторону чаши отчаяние подошло к концу.
Я так и сидел у истлевающей цитадели, оставленный отчаянием после нашего короткого свидания. А огонь, обугливающий одни лишь мертвые камни, остался по-прежнему чарующе-прекрасным.
Я лег спиной на песок и обнаружил, что после всего звездное небо осталось на месте. И до-