У вод безжизненного я сидел канала,
Удил за газовым заводом в зимний вечер,
Грустя о том, что брат-король погиб,
А перед ним король, отец мой, умер.
Белеет груда голых тел в низине,
На чердаке сухом скрежещут крысы
По сваленным костям который год.
Порою по весне мотор взревет
И загудит клаксон машины
То к миссис Портер едет Суини.
Ах, льет лучи луна, блистая,
У миссис Портер дочка молодая,
Они в растворе соды ножки моют в мае.
Et О ces voix d'enfants, chantant dans la coupole!
Грех грех грех
Фьюить фьюить фьюить
Поруганная зверски
Терей
О город-призрак,
Под бурой пеленой тумана в зимний полдень
Купец из Смирны мистер Евгенидис,
Небрит, с карманами, набитыми коринкой,
Все документы наготове: свободная торговля,
Лондон,
Сказал мне на французском просторечье,
Что приглашает в "Кэннон-стрит Отель"
На ленч, затем уик-энд, конечно, в "Метрополе".
В лиловый сумеречный час, когда спина и взгляд
От стула и конторки оторвутся, а человечий
двигатель дрожит
И ждет, как ждет такси, стуча мотором,
Я, Тиресий,
Мятущийся между своих двух жизней, я, слепой
Старик с обвислой женской грудью, вижу,
Как сумеречный час лиловый вновь ведет домой
Из плаванья матроса, и под крышу
Свою вернулась секретарша: разожгла
Плиту, готовит ужин, достает консервы.
А за окном полощется белье,
Трепещет на ветру, рискуя вниз сорваться,
Бельем завален и диван (кровать ее)
Чулки, бюстгальтер, пара комбинаций.
А я, старик с увядшими сосцами,
Увидел все и предсказал конец:
Сам принимал таких гостей - юнец
Прыщавый - страховой агент, однако
Самоуверен и нахален до предела,
Как будто без него все страховое дело,
Как брэдфордский миллионер без фрака.
Она устала, ужин завершен,
Он полагает, можно без опаски
Начать игру, ее ласкает он,
Она бесстрастно терпит эти ласки.
Он распалился: вот уж в наступленье
Идут, преграды не встречая, руки,
Он словно рад ее бесстрастью, лени
Не ропщет самолюбие от скуки.
(А я перестрадал все наперед,
Как будто сам на том диване был,
Ведь у Фиванских я сидел ворот,
В Аиде среди падших я бродил.)
Он снисходительно ее целует
И прочь идет по лестнице впотьмах...
Еще не осознав, что он исчез,
Помедлила у зеркала немного,
Обрывок мысли в мозг ее пролез:
"Теперь все позади - и слава Богу".
Когда красавица, греху поддавшись вдруг,
Одна по комнате потом все ходит
То прядь взовьет она движеньем рук
Бесчувственных, то граммофон заводит.
"Та музыка подкралась по воде"
Вдоль Стрэнда, вверх по Квин-Виктория стрит,
О город, город, иногда я слышу,
Как сладостно вздыхает мандолина
На Лоуэр Темз-стрит, у пивной,
А там, внутри гудит народ хмельной,
Там рыбаки бездельничают днем,
А Магнус Мартир за стеной
Блистает бело-золотым огнем.
По взбухшей реке
Баржи плывут
Взопрела река
На воде мазут
Попутного ветра
Хлопая ждут
Широкие полотнища
Алых парусов.
Вниз по реке
Бревна плывут
На Гринвич минуя
Остров Псов
Вейа-ла-ла лейа
Вал-ла-ла лейа-ла-ла
Элизабет и Лейстер
От страсти сгорая
Плывут в челноке
Точно морская
Ракушка корма его
Красно-золотая.
Свежий юный ветер
Нагнетая волны
Несет их по реке
Мимо белых башен
Звон колокольный
Вдалеке
Вейа-ла-ла лейа
Вал-ла-ла лейа-ла-ла
"Родил меня Хайбери, совратили
Ричмонд и Хью... Деревья с пыльной листвою.
У Ричмонда чести меня лишили,
Раздвинув колени в узком каноэ".
"В Мургейте ноги мои, возле ног
Сердце. Он каялся, клялся в любви,
Плакал. А я проглотила упрек
К чему изливать обиды свои?"
"На Маргейтских песках
Свяжу ничего
С ничем в пустоте.
Обломаны кости на грязных руках.
Мои старики из простых, из тех,
Кто не ждет ничего".
ла ла
Тогда в Карфаген я пришел
сгорая сгорая сгорая
О Боже, Ты вырвешь меня
О Боже, Ты вырвешь
сгорая
IV. Смерть от воды
Флеб, финикиец, две недели, как мертв,
Забыл он крики чаек и зыбь морскую,
И потери, и прибыль.
Подводные струи,
Шепча, ободрали кости его. Он тонул и всплывал,
Погружаясь в пучину, и путь совершил
От смерти к рожденью.
Ты, иудей
Иль язычник, держащий штурвал,
Вспомни о Флебе: и он был красив и, как ты,
полон сил.
V. Что сказал Гром
Был отблеск факелов на потных лицах
Был сад морозной немотой объятый
Был стон бессильный в каменных столицах
А нынче плач и возгласы в темницах
И во дворцах а там вдали - раскаты:
В горах грохочет снова гром весенний.
Он прежде жил а ныне умер
Мы прежде жили ныне умираем
Едва найдя в себе терпенье
Нет здесь ни капли воды только скалы
Камни безводье песок под ногой
Тропинка все дальше уходит в горы
Здесь думать нельзя - скала над скалой
Губы хотя бы смочить водой
Высох пот и ноги вязнут в песках
Была бы хоть капля воды в горах
В гнилозубом рту мертвой горы пересохло: здесь
Негде стать негде лечь негде сесть
И нет тишины в этих горах
Лишь сухой бесплодный гром
И нет одиночества в этих горах
Лишь красные мрачные рожи зло и глумливо
Ухмыляются из дверей глинобитных лачуг
Если бы вода
Вместо скал
Даже пусть вода
Среди скал
И вода
И весна
Ручеек среди скал
Или просто звук воды
Не цикад
И не пенье сухой травы
Хоть бы звук воды среди скал
Где поет отшельник-дрозд на сосне
Ток-ток тик-так кап кап кап
Но воды здесь не сыщешь нигде
Кто же тот третий, всегда идущий подле тебя?
Ведь нас только двое здесь,
Но когда вгляжусь в белизну пути впереди,
Вижу кого-то еще, всегда идущего подле тебя,
Невесомо ступает в буром плаще под капюшоном,
Не понятно, кто это - женщина или мужчина,
Но все-таки кто же идет подле тебя?
Чей зазвучал в поднебесье
Приглушенный плач материнский,
Чьи обрушились орды, роясь
На бескрайних равнинах, через расщелины лезут,
На горизонте пустынном и плоском кишат,
Что за город навис над горами
Стены, камни, обломки падают в небе лиловом,
Рушатся башни
Иерусалим Афины Александрия
Вена Лондон
Призраки
Струясь со струн ее волос, парили
Скрипичных звуков волны в тишине,
А свет лиловый рассекали крылья
Нетопырей, висевших на стене
Вниз головами с лицами младенцев,
Вниз куполами в небе плыли башни,
Колокола пробили час вчерашний,
И голоса взывали из пустых колодцев.
В сей гибельной долине среди гор
В мерцании луны поет трава
Среди заброшенных надгробий у часовни
Пустынной, без окон, лишь двери хлопают
Да ветер здесь прибежище нашел.
Сухие кости не опасны никому.
На флюгере застыл петух
Ку-ка-реку ку-ка-реку
Во вспышках молний. И вот уж влажный шквал