Мимоходом отметим еще один подобный же эффект, вызванный, по-видимому, той же передвижкой текстов. В VI песни на возмущенный вопрос Гектора о причинах самоустранения Париса от битвы тот ответил, что сидит дома не из-за гнева и злобы на троянцев, а лишь ради печали. О каких таких гневе и злобе здесь речь? Что дало право Парису хоть на миг уподобить себя Ахиллу, имевшему основания для своей «забастовки»? Злобиться и гневаться на троянцев Парис мог бы лишь за их желание выдать его Елену ахейцам. Но до того такое желание троянцы не высказывали. В III песни («Смотр со стены»), высказывая такую готовность, они лишь поддерживают и одобряют готовность самого Париса, высказанную при вызове Менелая на поединок. Предложение отдать Елену, несмотря на нежелание Париса, было выдвинуто лишь на том самом совете, который предложил и перемирие, — в VII песни. Так что и здесь предложение, выдвинутое в VII песни, получило отзвук раньше — в песни VI.
Кем же был злой герой, так преступно сорвавший перемирие и ввергнувший троянцев и ахейцев в продолжение гибельной войны?
В поэме он значится ликийцем, сыном Ликаона (Ликаония — страна рядом с Ликией), и ему покровительствует Аполлон Ликийский. В то же время родиной Пандара оказывается городок Зелия под Троей. На этом основании многие исследователи говорят о некой Малой Ликии в Троаде и строят гипотезы о реальном перемещении в древности ликийцев во главе с Пандаром из основной Ликии на юго-западе Малой Азии на северо-запад, в Троаду (перед Троянской войной), или, наоборот, из Троады в Ликию (после войны). Но никаких других доказательств существования ликийского анклава в Троаде нет, население Зелии именуется в поэме «троянцами», а древний троянский анклав в Ликии хотя и возможен, но не решает дела: Пандар-то должен оказаться ликийцем еще в Троаде, до ухода в Ликию.
Кроме того, и в самой «Илиаде» ликиец Пандар никак не привязан к остальным ликийским вождям и героям. Похоже, что его и их вводили разные певцы. Причем его вводил, видимо, певец, который, как заметил Нильсон, очень хорошо знал Троаду и мелкие городки в ней, но очень плохо представлял себе, где находится реальная Ликия. Похоже также, что к ликийцам этот певец относился неважно, если причислил к ним столь отрицательного персонажа. Прав К. Роберт: вторая, «малая» Ликия — это поэтическая фикция.
Но откуда взято имя для этого героя или, точнее антигероя?
Стоит углубиться в греческую мифологию, и окажется, что Пандар — глубоко укорененное в ней имя. Важную роль в ней играет персонаж, чьи дочери оборачиваются весенними птицами. В разных вариантах мифа имя этого персонажа образовано от корня панд- с разными продолжениями. У Гесиода («Труды», 568–569) рассказывается о ласточке, дочери Пандиона. То был мифический царь Афин. На весеннем празднике Анфестерий он принимал Ореста, убившего свою мать. У Гомера в «Одиссее» появляется в виде соловья Аэда дочь Пандарея, убившая своего сына. В следующей песни «Одиссеи» повествуется, что Пандарей был убит Зевсом за святотатственную кражу (вместе с Танталом он похитил золотую собаку, охранявшую святилище Зевса). Три его дочери осиротели, а позже были унесены гарпиями к Эриниям, мстительницам за убийство (XIX, 518–519, XX, 66–78).
Там же сказано, что Пандарей был сыном Меропа. А в «Илиаде» «Каталог кораблей» размещает Меропа в Перкоте, рядом с Зелией, отчизной Пандара. Правда, два сына Меропа, павшие под Троей, носят другие имена.
К. Лобек сообразил, что Пандар и Пандарей — варианты одного имени, а М. Майер подключил сюда имя Пандион. Правда, последнее подключение оспаривается очень веско У. Виламовицем: Пандион означает буквально «всех Зевсов». Виламовиц реконструирует такую историю: локальные культы Зевса, бытовавшие в мелких поселениях Аттики, объединились и стали праздновать одно торжество — Пандии, подобно тому как все местные культы Афины — Панафинеи. А когда происхождение названия подзабылось, возник смутный образ эпонимного героя — царя Пандиона, якобы основателя торжества. Это все очень похоже на истину.
Но тогда, значит, на этого героя (сам же Виламовиц называет его очень бесцветным, нежизненным) перешли по созвучию имен некоторые черты Пандарея. Пандиона стали почитать не только на Пандиях.
Анфестерии, с которыми сросся образ Пандиона, есть праздник, связанный с заупокойным культом. Это позволяет предположительно присоединить к уже названным именам от корня панд- еще одно, очень известное: Пандора. По одним сказаниям, Пандора — ужасная богиня, пребывающая в земле и схожая с Гекатой, богиней луны, ночи и подземного царства, по другим сказаниям — первая женщина, грех которой состоял в чрезмерном любопытстве. Вошедший в современный язык «ящик Пандоры», из которого по ее вине вылетели все беды, был в античном мифе не ящиком, а пифосом, большим глиняным сосудом (как и «бочка» Диогена). На празднике Анфестерий как раз и откупоривали сосуды, и это было связано с заупокойным культом, потому что у древних греков существовал обычай хоронить в пифосах. Так что привычно было думать, что при откупоривании пифосов могут вылететь души покойников, духи смерти, опасные для живых. Найдено древнее изображение, на котором женщина откупоривает пифос, а из него вылетают птички. Поскольку реальные птицы не живут в закупоренных пифосах, это, вероятно, изображены души умерших или, может быть, бе´ды.