Однажды Фред, бармен, обронил, что они безумно богаты, эта пара, что им принадлежит половина даунтауна. Заодно рассказал их историю — в двух словах, а больше слов не понадобилось. Они встретились в концлагере — не помню сейчас, каком именно, да и не суть. Она была заключенная, польская девочка четырнадцати лет, дело обычное. А вот он — офицер СС. Он влюбился в нее и бежал с ней через леса, зимой, нес ее на спине, отморозил ногу, которую потом пришлось отнять. Вот, собственно, и все. Больше Фред ничего и не знал.
Я пыталась представить себе, как именно они бежали, как им это удалось. Я бог знает что придумывала. Проснусь ночью, как обычно — страшное и прекрасное время встречи с семьей, — и тут же отвлекаюсь: как же, думаю, он осуществил этот план? Долго ли вынашивал, как продумывал — пристрелил охранников в воротах? Как сумел вывести ее из барака? Или она не в бараке содержалась, а, например, убирала санчасть и там же ночевала…
А вдруг он получил приказ об очередной ликвидации пленных, в котором значилось ее имя, и все получилось внезапно, отчаянно и смертельно ясно? И как же они пробирались — лесами, зимой… куда? Как все-таки доползли до железнодорожной станции, как попали в вагон, по каким документам? И когда ему отняли ногу? И как, наконец, оказались в Канаде, в Виндзоре? И с чего начинали, и с чего разбогатели, черт возьми?
И о чем она думает, когда медленно так кружится, рассыпая волосы перед лицом; и о чем думает он, влюбленно на нее глядя…
Поверишь ли, столько лет прошло, он-то наверняка умер, да и ее, может, нет на свете, а вот иногда вдруг всплывает перед глазами эта картина, как она кружится посреди бара, — дурацкая привычка к счастью! За спиной у нее точеные девочки выглаживают телами шесты, а все посетители смотрят только на эту пожилую рыжую женщину, смешно развешивающую перед лицом длинные пряди крашеных волос…
…Денег, между тем, у меня собралось не так уж и мало: мне ж ничего не нужно было, тряпок себе не покупала, питалась там же, на работе, так что однажды поздно ночью я домыла посуду, закрыла за собой дверь кухни и просто вышла на шоссе со своей уже потрепанной сумкой.
Поймала попутку — симпатичная молодая пара, ехали в Ванкувер, муж получил там работу. Вещи отправили большим грузом, а сами неспешно одолевали это нехилое расстояние — аж две с половиной тысячи миль. Чудесные оказались ребята, Эмиль и Катарина, родом из Глазго, и три дня мы с ними прожили душа в душу, ночуя в кемпингах и придорожных мотелях. Переговорили почти обо всем. Почти. Парашюты мои вообще оказались лучшей темой для нейтрального общения, а воздушных шаров я тогда не касалась, я и сама чувствовала себя неуправляемым воздушным шаром, и мотало меня по небесам, как шарик, угодивший в грозу.
Эмиля же интересовали экстремальные ситуации в парашютном спорте, и он все время выведывал, будто примеривался заняться на досуге прыжками: а что еще, какие еще опасности угрожают спортсмену?
Мы уже подъезжали к центру Ванкувера и уже договорились, что они высадят меня где-то там, поближе к цивилизации общепита. Уже обменялись адресами — я дала свой киевский, хотя знала, что никто никогда меня по нему не найдет. Уже остановились, вышли и пообнимались на прощание.
— Знаешь, что самое обидное в парашютном спорте? — сказала я напоследок, закидывая сумку за спину. — Когда ты грызешь-грызешь теорию, потом буришь-буришь до отупения курс AFF и стараешься, чтобы все было строго по правилам, безопасно и элегантно, а потом приземляешься в поле, наматываешь стропы на руку, закидываешь парашют за спину и, как бог, с чувством торжества над стихиями, идешь к ангару… и вдруг поскальзываешься на коровьем дерьме и ломаешь руку! И даже не знаешь, что коллегам-то сказать на работе на следующий день…
Так вот, высадили меня ребята и уехали — навсегда.
А я подтянула повыше сумку и двинулась по улице вниз — навстречу вихристой музыке, которая подманивала меня издали.
Это были уличные музыканты, ансамбль перуанских индейцев. Расположились на площади перед входом в торговый центр, расстелили на земле свои тканые коврики и принялись наяривать: перетаптываясь, покачиваясь, потряхивая бубнами и переходя с места на место. Обычный их заработок.