Париж. Москва. Дом Батищева. Виталий Петрович
Такси уже пришло, я последний раз обошел дом. Надо ехать, но ноги не идут. Почему-то я знаю, что французская часть моей жизни закончилась. В последние дни я обошел все свои любимые места в Париже, посидел в кафе, съездил на русское кладбище, где покоятся мои предки, Люси и Серж с Луиз. Я переговорил со смотрителем, конечно, я уже много лет оплачиваю уход за могилами, и всегда все бывает сделано на высшем уровне, но сейчас мне захотелось еще раз убедиться, что и без меня за могилами будет надлежащий уход. Уже уходя с кладбища, я зашел в церковь. Я раньше нечасто заходил туда. Я подошел к иконе Спаса Нерукотворного. Мне показалось, что он смотрит мне прямо в душу. Вдруг мне пришла в голову мысль, что все испытания были посланы нам, Немчиновым, за то, что мы оставили нашу Родину, за то, что жили во Франции в тепле и достатке, когда наши соотечественники, русские люди, терпели холод, нищету, лишения. Человеку естественно стремиться к лучшей жизни, но мы, Немчиновы, оставшись во Франции, не просто жили сытой, удобной жизнью, мы кичились нашим положением. Мы пытались обмануть нашу судьбу. Дети это поняли раньше меня. Мне это понять мешала гордыня. Я попросил Господа простить меня и немного продлить мои дни, чтобы я мог хотя бы попытаться исправить сделанные ошибки. Я поставил свечки за упокой души близких, а Богородицу, попросил, чтобы у Вадима с Валечкой все получилось. Уже в самолете у меня зазвонил телефон, за секунду до того, как по радио передали просьбу выключить гаджеты. Звонил Вадим. Он произнес только три слова: «Валечка – моя невеста», и отключился. Богородица помогла.
В Москве в VIP-зале меня уже ждал Батищев. Когда-то Анатоль подолгу жил у нас в доме. Его отец, мой друг, был видным дипломатом и часто вместе с супругой был вынужден находиться вне Франции. Постоянные переезды могли повредить образованию Анатоля, поэтому он и оставался у нас. Это не было нам в тягость, Анатоля связывала крепкая дружба с моими мальчиками.
Раз уж я оказался в Москве, я попросил Анатоля отвезти меня на Красную площадь. Конечно, я много раз видел по телевизору Красную площадь и Кремль, но я не отдавал себе отчет в том, что они такие большие и красивые. Конечно, храм Василия Блаженного – чудо мировой архитектуры, но самое большое впечатление на меня произвела Спасская башня! Она оказалась такой строгой и величественной. Под стать ей и куранты. Они звучат очень торжественно. Совсем не так, как в телевизионных трансляциях. Увидел я и мавзолей. Первый раз в жизни я пожалел Ульянова. Столько лет лежать не похороненным.
Я осмотрелся вокруг. Все люди говорили по-русски; смешно, но для меня это было совершенно удивительно. Люди ели мороженое, делали селфи, смеялись. Я увидел не безликую, серую толпу, а вполне цивилизованных, довольных жизнью людей. Такую толпу можно увидеть в любой европейской столице. Я еще раз упрекнул себя в былом снобизме и попросил прощения у Господа.
Анатоль показал на часы. Мы сели в машину и поехали на аэродром, где нас уже ждал личный вертолет Анатоля. Я не отрываясь смотрел в окно. Я понял деда, который рассказывал мне о бескрайних русских лесах и полях, которых ему так не хватало в эмиграции. С нетерпением я ждал встречи с моей сестрой Анечкой, последние дни мы подолгу беседовали с ней. Я не переставал удивляться, как много у нас общего. Мы подлетели к усадьбе Анатоля уже ночью, но еще в воздухе я заметил на земле фигурку сестры, смотрящую в небо.
Что сказать, встреча была трогательной. Мадлен и Жан-Пьер только что приехали и наперебой рассказывали новости. Вадима, Мишеля и Валечку ждали к утру. Мы сидели за столом и говорили, говорили… Я посмотрел на часы, по моим сведениям, Вадим уже должен был садиться в поезд. Я набрал телефон Вадима, но он не ответил, я набрал номера Мишеля, Николая, Мари – тишина. Батищев попытался дозвониться до своих людей, охранявших Вадима, – тишина. Я заволновался. Анечка начала мерить мне давление и сделала укол. Она попыталась дозвониться до Пантелея, вроде он уже должен был прилететь из Китая.
– Мама, ты что, знаешь Пантелея Ивановича, нашего мэра? – удивился Юра. Я знал, что Анечка боится рассказать Юре, что Пантелей его отец. Она до сих пор любит Пантелея и не хочет, чтобы Юра думал о нем плохо.
– Да, знаю. Пантелей – твой отец. – Анечка заплакала.
– Мама, почему ты мне никогда этого не говорила? Я же уже не маленький.
Анечка ничего не ответила, она плакала.