Он простился и ушел, даже не осмеливаясь задержать протянутую руку хотя бы секундой дольше, чем полагается.
Глава XXIV
Настал, наконец, счастливый день для Виктора Крылова. Четвертая печь вступила в строй после очередного ремонта, и комсомольские бригады ее вызвали на соревнование прославленных передовиков цеха. К этому времени улеглись распри, последовавшие после введения нового графика работы на печах, Николай Жуков вернулся на свое место после изгнания из цеха Мурзаева, а на пятой печи стал работать сталеваром бывший подручный Георгия Калмыкова.
В тот день, когда Жукову, Калмыкову и Родионову был вручен официальный вызов, Виктор пришел домой в радостном возбуждении. Он одним прыжком одолел ведущую на крыльцо лесенку, наступил на хвост дремавшей кошке, испугал своим шумным появлением мать, схватил в объятия Любу и закружил ее по комнате.
— Люба, Любаша! Радуйся и кричи «ура»! — чмокнул он ее в щеку. — Ну? Ура!!
— Да погоди ты, Витенька! — смеясь, отбивалась Люба. За какой-то месяц жизни с Виктором она так расцвела и похорошела, что трудно было узнать в ней прежнюю бледненькую девчонку. — Что ты так радуешься? Подарок получил? Премию?
— Лучше, Люба! Мы сегодня вызвали, на соревнование самого Калмыкова! Удава твоего зеленого! Вот, небось, извивается!!
И он залился веселым хохотом.
— Ой, Витя! — сразу стала серьезной Люба, в которой еще крепко жил страх перед дядей. — Напрасно вы это… А как вдруг не получится ничего? Да он тебя засмеет, со свету сживет. И так-то не ладите…
— Ну, ты меня, Люба, не пугай. Уже пуганый и травленый. Я ему этого никогда не забуду. Да не может того быть, чтобы мы не вытянули!
Он потянул ее к дивану, усадил и доверительно понизил голос:
— Ты думаешь, Любаша, мы это с кондачка решили? Нет, все заранее обдумано. Печь наша только из ремонта — раз; мы кое-чему за это время научились — два! Что ж, я даром, что ли, все эти книжки читаю? — и он показал на этажерку, где среди изобилия дешевеньких безделушек лежала пачка брошюр — рассказов об опыте сталеваров-передовиков. За последнее время Виктор приучился заходить в книжный магазин и покупать каждую книжку о скоростном сталеварении. Часть книг была из библиотеки — пришлось найти дорогу и туда.
— Да у меня в запасе еще козырь есть, — продолжал Виктор, уже перестав загибать пальцы. — У первой печи, что главное? Завалка идет быстро. Понимаешь, поставили две завалочные машины и жмут вовсю.
— А вы бы тоже поставили, — сказала Люба. В рассказе мужа она мало что понимала, но ее радовала его доверчивость, готовность поделиться с нею всеми замыслами. Люба искренне негодовала и радовалась, огорчалась и мечтала вместе с ним.
— Ишь ты, легко сказать: поставили. Что мы глупенькие? А если место не позволяет у нас? Будок каких-то понастроили…
— В другое место эти будки перенесли бы…
— Умница! — он снова поцеловал ее. Я то же самое сказал. На собрании я целую речь закатил. Долой, говорю, будки, которые загораживают нам дорогу вперед. Смеялись, конечно… Ну и в ладоши хлопали. А с будками пришлось побиться, пока для них места не нашли. Зато теперь у нас две машины работать будут. Недавно цех получил. Красота! Раз-два, раз-два! — с увлечением размахивал руками Виктор, управляя воображаемыми машинами. — А еще я чего сделаю. С пятой печью договорился. Как выпущу сталь из печи, так, чтобы заправку быстрее сделать, они мне на помощь своих людей дадут. А я им тоже помогу. Вот и еще время сбережем. Калмыков, небось, до этого не додумается.
Виктор хоть и хвалился, по своей привычке, однако понимал, что обогнать первую печь не так просто. За тремя передовиками — были годы отличной работы, опыт, за ними был даже просто авторитет непобедимых. Но и сам Виктор теперь не был таким легкомысленным парнем, наивно мечтавшим о славе, что в один прекрасный день увенчает его неведомо за какие заслуги. Недавно на комсомольском собрании с него сняли выговор, вынесенный в свое время за шлаковые лепешки.
Парень вырос. Сталевары с первой печи понимали это. Калмыков уже не усмехался презрительно при имени Виктора. Он темнел, сжимая кулаки, но знал, что угрозами ничего не сделаешь. Когда их официально вызвали на соревнование, он пришел в ярость. «Я покажу, как мне вызовы делать! Я щенкам молоко на губах утру!» И на следующий день выдал рекордно-скоростную плавку — такую, что ахнул весь цех, а у проходных вывесили «молнию» с портретом Калмыкова. Жуков с Родионовым тоже нажали — и в первые полмесяца четвертая печь опять оказалась далеко позади.