— Да успокойся, Верочка, ничего такого страшного не произошло. Тут другое. Крупная неприятность…
— Говори. Говори, я хочу все знать, — сказала Вера строго, не отрывая от Марины требовательных, широко открытых глаз.
Марина рассказала Вере все, ничего не скрывая: и о том, что делал Валентин в цехе, и о подлоге с пробами, и о новом дефекте в стали, и о том, что произошло на совещании сегодня утром.
— Дмитрий Алексеевич уверен, что тут просто случайное совпадение. Обвинение Рассветова не имеет под собой почвы. Но это нужно еще доказать. А пока найдут истинную причину, Валентину придется всего хлебнуть.
— Валя, бедный… Я же чувствовала, что не доведет его до добра эта дружба с Рассветовым. Как ему тяжело, наверно! Он ведь, как ребенок беспомощный. Не может бороться в одиночку. А ведь он сейчас один, совсем один, я знаю — в таких случаях люди сразу отшатываются. Да у него и друзей-то настоящих нет, одни собутыльники. А что он виноват — ни капельки не верю! Нет, я не могу, я должна увидеть его. Сколько времени?
Вера заметалась по библиотеке, хватаясь то за одну вещь, то за другую, что-то начинала говорить и тут же забывала. Наконец, она решила:
— Сейчас пойду отпрошусь, сбегаю домой…
Валентин уже не спал, а мрачно курил на балконе, не видя перед собой ничего. Волноваться он устал, предпринять еще было ничего нельзя, оставалось только стоически ждать.
В передней хлопнула дверь, через всю комнату быстро простучали легкие каблучки, и Вера почти вбежала на балкон.
— Валя! — слегка задыхаясь, крикнула она. — Я все знаю. Но я не верю, не верю!.. Этого не может быть. Все еще будет хорошо, вот увидишь!
Он вскочил, роняя стул, папиросу, нераскрытую книгу. На шее его порывисто сомкнулись руки, он опустил голову на такое родное, теплое плечо жены, и в горячей ее жалости и любви потонули, растаяли мелкие недостойные чувства, дрогнуло сердце и тяжелые мужские слезы заплатили за многое.
Глава XXVI
Дождливый сентябрьский день — один из провозвестников длинной череды таких же других — заглядывал в окна лаборатории. Медленные скучные капли шлепались о стекло и длинными дорожками сползали вниз. Снаружи мотались по ветру тощие деревца и роняли не успевшие еще пожелтеть листья. А клумбы под окнами были пышные, яркие, обильно пестреющие астрами, бархатцами и неприхотливой, неистребимой петуньей. В мокром асфальте главной заводской магистрали отражались разноцветные плащи женщин, делавшие их удивительно похожими на леденцы в цветной обертке.
Может быть, впервые в жизни хмурый, угрюмый день не повлиял на настроение Марины. Она вошла в комнату мартеновской группы оживленная, смеющаяся, роняя на пол капли дождя с чужого голубого плаща. Когда ей помогли освободиться от его складок, оказалось, что она прятала на груди несколько георгин такой же яркой расцветки, как ее губы и щеки.
— Смотрите, Дмитрий Алексеевич, какая прелесть! — подошла она к столу, за которым уже работал Виноградов. — Хотите, я вам поставлю?
— Спасибо, поставьте лучше себе. Мне они будут мешать, — сдержанно ответил он и снова опустил глаза к бумагам, чтобы не видеть, как ее быстрые, ловкие пальцы втискивают толстые стебли в неширокое горлышко колбы. Из вежливости спросил: — Где это вы их раздобыли?
— Стащила! Да нет, не глядите так укоризненно, мне их подарили.
Виноградову показалось, что он узнал их, эти георгины. С тех пор, как в саду Терновых он провел в их обществе самые горькие четверть часа, какие только знал, он навсегда невзлюбил георгины. И сейчас, словно уколотый ревностью, сухо спросил:
— Готовы материалы по вчерашней плавке?
Ему хотелось, чтобы они не были готовы, хотелось иметь предлог рассердиться на Марину, упрекнуть в рассеянности, но не пришлось. Уму непостижимо, когда она успевала все приготовить.
— Опять то же, — вполголоса сказал он, перебирая материалы и покусывая губы. — Видимо, в лабораторных условиях реакции протекают иначе. Посмотрите, как там идет дело у Миронова, и скажите, чтобы вторую плавку не шихтовал. Потом пойдем в цех, надо кое-что проверить. У меня возникло еще одно предположение. Заодно узнайте, когда будет очередная плавка номерной стали.
— Сегодня в ночь, на четвертой печи.
— Обычная?
— Да, конечно. Об опытной не договаривались.
— Так… Ну, хорошо. Придется сегодня проверить на промышленных слитках еще один вариант.
— Во сколько приходить?