— А я-то спешил утешать. Ты сама хоть кого утешишь, — сказал он со своей обычной теплой улыбкой и сделал шаг к двери, но тут же задержался. — Мне хочется поговорить с Виноградовым. Как ты думаешь, лучше будет, если опытные плавки будет проводить одна и та же постоянная бригада, на одной и той же печи?
— Олесь! Это было бы идеально! Но… мы можем только мечтать о таких условиях. Кто же возьмется?
— А я?
— Ты? Да разве тебе разрешат? — она на мгновение нахмурилась, а потом тряхнула головой. — Лучшего мы бы и желать не могли. Но ты сначала поговори со своим начальством. И если ты в самом деле хочешь этого, то добьешься. Правда?
Он улыбнулся в ответ на ее улыбку, а Марина торопливо продолжала:
— А теперь мне нужно разыскать Дмитрия Алексеевича. Надо его успокоить и ободрить. Я-то знаю: он виду не показывает, а переживает больше всех.
И она побежала на площадку. Олесь медленно пошел следом. Виноградов, Виноградов… Первая мысль у нее — о нем. Что же, это и правильно. И нужно самому держаться, не поддаваться чувству.
Крепко сжав губы, так, что обозначились желваки на скулах, Терновой зашагал к своим печам.
Марина поискала у первой печи, но Виноградова нигде не было видно. Валентин еще не ушел и разговаривал с Северцевым. На вопрос, зачем ей Виноградов, Марина сказала:
— Порадовать его хочу. Плавка оказалась необычайно чистой по водороду.
— И что же из этого? — встревоженно сказал Валентин. — Может быть, это случайно.
— Цыплят по осени считают, — в тон ему откликнулся Северцев, еще переживавший обиду на Марину.
— Скептики вы все тут, как я погляжу, — задорно воскликнула Марина и пошла дальше, перепрыгивая через мелкие препятствия. А у Валентина пропала всякая охота разговаривать. Бросив папиросу, он поспешил в газовую лабораторию и мрачно уставился на прибор. «Сказать?» — мелькнула в голове мысль. Но это значит подвести Зинушку. Еще уволят, чего доброго. А без нее тут тоска смертная… Она забыла положить пробы в лед, как он предупреждал, и принеся последние пробы, Валентин увидел на столе рассыпанные шарики предыдущих. Он быстро кинул их в сосуд Дьюара, не думая о том, что они могут иметь какое-то значение. А теперь ученые, пожалуй, обрадуются, что водорода мало, отменят для плавки замедленное охлаждение… С другой стороны, если их постигнет неудача — стоит ли особенно жалеть об этом?
И Валентин решительно выкинул последние принесенные пробы, чтобы они не путали общих результатов.
Заглянув на заднюю сторону первой печи, Марина увидела, наконец, темный силуэт Виноградова. Ученый стоял, держась одной рукой за перила, другой не отводя от глаз рамку с синим стеклом. По желобу неслась, низвергаясь в ковш, золотая река расплавленной стали; багрово полыхали стальные ажурные конструкции цеха, клубился вверху тонкий голубой дым, металл излучал обжигающую жару, но Виноградов ничего не замечал.
— Дмитрий Алексеевич! — позвала его Марина. — А я вас везде ищу!
— Зачем, Марина? — спросил он, с трудом отрываясь от созерцания стали. Перед утомленными глазами плавали оранжевые и фиолетовые пятна на черном фоне, он ничего не видел, но голос Марины звучал бодро и весело, и он смутно удивился — почему?
— Пойдемте, я вам покажу что-то интересное. Выше голову, Дмитрий Алексеевич! Вы еще победите.
— Мы еще победим, — улыбаясь, поправил он и ощупью нашел ее руку. — Ведите меня, а то я совсем ослеп.
Результаты, обнаруженные Мариной, удивили его самого, но он ограничился одним приказанием:
— Возьмите еще пробу с разливки.
Но прежде чем Марина успела шевельнуться, Валентин схватил пробницу, сосуд Дьюара и ведро с водой.
— Я быстро, — сказал он и исчез.
Взяв пробу на литейной канаве, он оглянулся и на несколько минут положил шарики проб на край горячей изложницы — от высокой температуры часть водорода должна была выделиться. По крайней мере разница в содержании будет не так заметна… Затем, как ни в чем не бывало, бросил шарики в углекислоту и принес в лабораторию, где Марина стала сейчас же производить экспресс-анализ.
— Ну, посмотрите, — сказала она через пятнадцать минут, которые показались Валентину нескончаемо долгими. — Водорода уже несколько больше, но оно и понятно: во время выдержки ванна опять поглотила его из атмосферы. Но все-таки ниже, чем было за все время наблюдений.
«Еще не поздно сказать», — шептал Валентину внутренний голос, и он уже открыл было рот, чтобы признаться во всем, но тут неожиданно вошли Ройтман и Савельев. Директор не хотел уходить, не узнав об окончательных результатах испорченного опыта. Марина и им повторила то же самое.