Между женщинами завязался разговор, интересный только для них, — о первых зубках, первых словах, о болезнях и шалостях, и Виноградов перестал прислушиваться.
Он сидел, скрестив ноги, и задумчиво смотрел на освещенную солнцем полянку, где бегали, визжали и гоняли мяч с полдюжины мальчишек. Отличить «индейцев» Татьяны Ивановны от других не было возможности; все они были загорелые до черноты, в одних трусишках и такие подвижные, словно каждый был заведен пружинкой.
Невольно представилось, что и он мог бы вот так же с доброй улыбкой следить за своими сорванцами, ощущать тепло доверчивых детских рук. И тут же вспомнилась своя чинная пустая квартира, письменный стол, темные шкафы — хранилища сотен книг. На миг усомнился: правильно ли поступил со своей жизнью, тот ли путь выбрал для себя?..
До сознания дошел голос Татьяны Ивановны — продолжение ее разговора с Верой.
— …Простая жизнь простых людей, стремление к личному счастью — что же тут обывательского? Мне всегда смешно становится, когда некоторые товарищи притворяются этакими железобетонными положительными героями: живет, мол, и дышит одним заводом, паровой молот для него слаще объятий любимой… Врешь, думаю, такой-сякой! Дома, небось, младенчику своему и животик и пяточки целуешь. И тебя только уважать за это следует.
— А есть такие, что и не целуют, — вырвалось у Веры. И тут же, сообразив, что выдает себя, поспешно добавила: — Вот, например, Дмитрий Алексеевич… Он до сих пор не женат.
Татьяна Ивановна повернулась к Виноградову и уставилась на него с таким изумлением, что он невольно покраснел, словно его поймали на некрасивом поступке.
— Как же это вы, Дмитрий Алексеевич?
— Эх, Татьяна Ивановна! Разные же судьбы у людей, — неловко усмехнулся он. — Так уж вышло, только, пожалуйста, не вздумайте жалеть меня! У нас, одиночек, есть тоже свои радости. А наука — она, как возлюбленная, соперниц не терпит. Она сама дает и радость, и муки, с ней испытаешь и величайший взлет, и горькое падение, надежды и разочарование. И самое большое достоинство — не изменяет и не уходит к другому.
— Значит, вы живете ради науки, как таковой? — и Татьяна Ивановна, склонив голову набок, изучающе поглядела на него.
— Что за страсть расставлять течки над «и»! — засмеялся Виноградов. — Или вам приятнее будет, если я продекламирую: «Нет, живу не ради науки, а ради освобождения человека из-под власти природы!» Но я, признаюсь, грешен: действительно люблю науку, как таковую, а потом уже думаю о том, что она может дать. Отнимите у меня возможность заниматься любимым делом — останется от меня только оболочка.
— А человечество? — спросила Татьяна Ивановна.
— Вас интересует человечество вообще или коллектив «Волгостали» в частности? — лукаво спросил Виноградов.
Теперь засмеялась Шелестова.
— Недаром Марина Сергеевна говорит, что вы видите насквозь. Признаюсь, я меньше всего думаю об абстракциях. Поговорим о «Волгостали».
— Откровенно? Только не обижайтесь. Удастся завершить опыты здесь — буду счастлив. Сорвут их мне, заставят уехать — есть другие заводы. Я не имею права рисковать научной идеей ради лояльности, скажем, к заводу «Волгосталь». Но был бы счастлив победить именно здесь. Это уж во мне говорит личное.
— Значит, если будут большие трудности, то вы попросту уедете, не попробовав бороться? А вы уверены, что на другом заводе вам будет легче? Ведь мы уже все-таки кое-что сделали для вас. Мне помнится, один умный человек иронизировал по поводу «роз и лилий» на пути ученого.
Разговор уже утратил свой шутливо-философский характер. И лицо Татьяны Ивановны изменилось, пропала добрая улыбка, строгие глаза требовали прямого ответа.
— Татьяна Ивановна! — так же серьезно ответил Виноградов. — Дезертировать я не собираюсь. Но могу ли я быть уверенным, что здесь, именно на «Волгостали», нашу работу не опорочат? Конечно, рано или поздно, но истина восторжествует. Но я предпочел бы, чтобы это было раньше, а не позже.
— Так, значит, есть опасность, что может помешать чья-то злая воля? — задумчиво спросила Татьяна Ивановна. Несколько минут она посидела, потом медленно поднялась. — Да, здесь, по-моему, что-то есть… Я была бы рада, чтобы вы в трудную минуту не забыли, где находится партком. Не нужно спасать идею в одиночку.
Виноградов немного проводил ее, а потом свернул к берегу озера. Хотелось одному обдумать разговор с Татьяной Ивановной, понять, что она знает, о чем догадывается и может ли помочь. Но когда поймал себя на том, что думает вовсе не о науке и опытах, а пытается среди пестрой толкучки людей различить темно-красный костюм Марины, — усмехнулся. Знал бы раньше, как обернутся дела, сто раз подумал бы — брать ли Марину на «Волгосталь»…