Олесь молча пожал плечами.
Вслед за ними, немного помедлив, поднялись и Леонид с Гулей.
— Верочка, может, и ты потанцуешь? А я займусь с Аленкой, — предложила Марина.
— Нет, нет, Маринка. Надо ехать домой. Что-то мне не нравится, как Аленка выглядит.
— Я тебя провожу, — вскочила Марина.
Вера стала отказываться, но Марину поддержали Виноградов и Олесь. Однако кому-то надо было оставаться с вещами, и Виноградову пришлось сказать, что останется именно он — прогулка по пеклу его не прельщает.
Жара и в самом деле была сильной. Успевшие уже запылиться деревья стояли неподвижно. Чахлая растительность побурела, и только кое-где в сырых низинах буйно росла трава и пестрели невзрачные цветочки. Редкие кучевые облака белыми пухлыми грудами млели в золотом зное, небо было бледное, белесо-голубое.
Марина взяла у Веры притихшую Аленку, чтобы мать могла немного расправить руки, и Олесь невольно залюбовался девушкой. Каким нежным, женственным движением прижала она к себе белый тугой сверточек; каким мягким светом засияли ее темные глаза, какая улыбка чуть раздвинула свежие губы!.. Ребенок — вот о чем смутно тосковал Олесь — о маленьком розовом существе, которое нужно ласкать и воспитывать, которому можно бы посвятить свои надежды и труды. Он не мог понять равнодушия Валентина к собственному ребенку — эта черствость еще больше отталкивала его.
— Разреши мне, Вера, — сказал он, наконец. — Марина, наверно, устала.
— Своего тебе нужно, Олесь, — улыбнулась Вера, глядя, как робко и неуклюже взял Олесь ребенка — именно тем движением, которое свойственно мужчинам, любящим детей, но никогда не державшим их на руках.
Марина отвернулась — внезапно сжало горло. Пересилив себя, она заговорила о каких-то пустяках и упрямо поддерживала этот разговор, пока они не дошли до берега реки.
Тут гулял ветер, вязли ноги в песке, в глаза летела мелкая пыль. Пароход уже стоял у пристани. Олесь побежал за билетом.
Вера воспользовалась этим моментом и сказала, зло блестя глазами:
— Я не столько из-за Аленки уезжаю, сколько из-за Валентина. Не могу смотреть, как он вокруг Зинки увивается! Неужели Олесь ничего не видит?
— Не придает значения, наверно. И ты зря расстраиваешься. Мало ли просто ухаживают?
— Ты не знаешь Валентина! А я его изучила. Так и распускает павлинье оперенье!.. И добро бы хоть было перед кем. Была бы хоть умная, интересная женщина — тогда понятно. А тут!.. Да ты сама присмотрись и увидишь.
— Верочка, ревность…
— Пережиток и так далее? Пусть так, а я все-таки не хочу делить своего мужа ни с кем. Уж в этом-то я собственница. Вот, как хочешь.
— Да я не о том… Зачем мучиться? Взяла бы и поговорила с Валентином начистоту. И если правда, то…
— Что «то»? Уйти? А если я его люблю? Вот такого, какой есть. А? Вот то-то и оно…
— А если Олесь и в самом деле ничего не видит, а она его обманывает? Кто-то должен же ему сказать!
— Кто же? Вот ты — например?
— Я?? — Марина залилась густым румянцем.
— Мариночка… — медленно сказала Вера. — Уж не любишь ли ты сама Олеся? Ну-ка, погляди мне в глаза.
— Люблю, Вера, — сказала Марина тихо, не поднимая головы. — Но только это никого не касается. Я ведь скоро уеду, так что все будет в порядке.
— Все ли? Маринка, Маринка… Завязался же узел…
Марина хотела ответить ей, но в это время показался Олесь. Разговор так и остался незаконченным.
Посадив Веру на пароход, Терновой и Марина возвращались обратно. Сколько раз мечтал он остаться вот так с ней вместе, а теперь, когда желание его исполнилось, все слова вылетели из головы, и он мог только глупо насвистывать и сбивать травы прутом. И Марина шла задумчивая, недавнее веселье исчезло, словно его и не было. Так они и дошли до своего дерева.
Виноградов был уже не один. Леонид раздобыл где-то шахматы и торжествующе вел партию к мату. Виноградов делал самые грубые ошибки, не замечая их, а Леонид нарочно не говорил ничего, про себя удивляясь тому, что ученый — и так плохо играет. Гуля тут же, посмеиваясь над обоими, извлекала скрипучие звуки из аккордеона.
— Уже натанцевались? — спросила Марина.
— Жарко слишком.
— А где Валентин?
— Они с Зиной решили еще пива выпить. А потом мы их потеряли из вида. Скоро придут.
Но те не шли долго. Их ждали полчаса, час, пошел второй… Олесь молчал, мрачно сжав губы, Леонид возмущался и порывался пойти на поиски. Терновой строго и резко сказал:
— Не смеши. Не маленькие — придут.