— Почему?
— Помните, я спрашивал вас, работает ли тут Рассветов. Я ведь его давно знаю, но знакомство не оставило радужных воспоминаний.
— Вот интересно! Расскажите!
— Не делайте таких больших глаз, ничего необычного вы не услышите. В годы войны Рассветов был директором одного завода на Урале. Я тогда только кончил институт, меня назначили к нему технологом мартеновского цеха. Время, сами знаете, какое было. Сталь требовали от нас все в большем и большем количестве. А методы — старинные. Я ж был юнец, свеженький, из института, и принялся насаждать передовую технологию. Обошлось мне это довольно дорого, хотя все же некоторые изменения в выплавку вот этих самых номерных сталей удалось внедрить. Это сделали уже после моего… после моей разлуки с Рассветовым.
— И вы не заявили прав на свое авторство? Почему вы не обратились никуда?
— Я был это время очень занят — доказывал свою неповинность в гибели человека.
— Ну, а потом-то, потом?
— А потом и связываться не стоило. Прежняя технология выплавки номерных все-таки страдает недостатками. Она не уничтожает флокенов. Нам в институте удалось разработать новую. Вот эту самую.
— Ой, вот забавно! На вашем месте я бы плясала от радости, что такая нашлепка готовится Рассветову.
— Я не любитель драматических положений. И предпочел бы проводить опыты наши на любом другом заводе.
— А как Рассветов очутился на «Волгостали»? Понизили в должности?
— Мариночка, судьбой его я не интересовался и не собираюсь интересоваться впредь. И может быть, мы поговорим о чем-нибудь другом?
Марина сдвинула было брови, собираясь рассердиться, но тут же смягчилась и высунулась в окно. Навстречу все ближе летели кварталы заводских зданий.
Конечно, Дмитрий Алексеевич прав. Для младшего научного сотрудника Марины Костровой «Волгосталь» действительно не была обычным заводом. Сюда ее влекло чувство давней привязанности, сила воспоминаний. Именно здесь у нее завязалась нежная и теплая дружба, так нелепо оборвавшаяся впоследствии.
Прошло уже три года, изменилось многое в характере и взглядах, а в душе все хранилось воспоминание о двух месяцах практики. И каждый день, каждый час воспоминаний был связан с немногословным, чуточку замкнутым юношей. Все еще помнилась та боль, с какой она провожала глазами уплывающий перрон, пока в тусклом февральском сумраке не пропал силуэт провожавшего ее друга.
Тогда она была уверена в том, что уезжает совсем ненадолго. А вот прошло три с лишним года, и если бы не командировка — вряд ли скоро удалось бы опять побывать на «Волгостали». Работа в научно-исследовательском институте не заслонила, нет, а только немного отодвинула назад воспоминания об Олесе Терновом. И когда ей стало известно о предложении, полученном с «Волгостали», и возможность поехать туда стала реальной, Марина потеряла покой. Словно и не было трехлетнего перерыва, словно и не было нелепой ссоры в письмах, после которой они уже не писали друг другу. Вспоминаются только встречи, провожания, перед глазами только его лицо — упрямое, волевое… Странно уже представить себе, что можно было прожить все эти годы, не видя его воочию.
И вот она рядом с ним, в одном городе, на той же улице. Может быть, он ездил даже в этом самом автобусе, сидел на том же месте, где сейчас сидит она?.. Скоро, скоро они встретятся, и не будет места никаким недоразумениям!
И вдруг обжигала новая мысль: почему она так уверена в нем? Почему она вообразила, будто он до сих пор хранит воспоминание об их встречах? Вдруг для него это было просто легкое увлечение — они ведь так бесследно проходят потом. А теперь он остепенился, женился, стал толстым, ленивым и добродушным… Но вообразив на мгновение Олеся толстым и ленивым, сама чуть не рассмеялась вслух. Нет, нет, не нужно сейчас ничего придумывать, не надо ни сомнений, ни надежд. Надо просто ждать. Будущее покажет, остался ли Олесь прежним хорошим другом или отнесется к ней, как к случайной знакомой.
От этих мыслей подвижное лицо Марины поминутно менялось, то вспыхивая улыбкой, то затуманиваясь тревогою, то освещаясь грустной нежностью. Виноградов поглядывал на нее сбоку, удивленный ее непривычной молчаливостью, и затаенное восхищение смягчало суровое выражение замкнутого его лица.
Автобус остановился на асфальтированной площади. В центре ее — памятник защитникам завода, направо — полукруг жилых зданий с зеркальными окнами первых этажей, налево — высокий заводской забор с проходной будкой у ворот и внушительный фасад заводоуправления. Круг не смыкался: с одной стороны его разделяло городское шоссе, а с другой — зелень парка, защищавшая жилые кварталы от гари и дыма.