Поначалу никто в цехе не обратил внимания на затею ребят. После специальной статьи Ольшевского в многотиражке стали присматриваться, иные с недоверием, многие — с большим вниманием. Не верилось, что когда-нибудь неполадки со сменщиками станут только воспоминанием.
А ребята не торопились. В первую неделю выработка поднялась совсем незаметно, затем дела постепенно пошли в гору. И к тому дню, когда состоялось общее собрание цеха по вопросу о переходе на коллективный план, три сталевара имели такие результаты, о которых стоило говорить.
— Соплявки-то, ты гляди! — кивнул Калмыков на доску соревнования, у которой он перед собранием остановился вместе с Жуковым.
— На пятки нам наступают, шевелиться надо.
— Тут пошевелишься, когда свои же подножки подставляют. Ты почему вчера не потребовал тяжеловеса? Пришлось мне возиться с дрянью. А тяжеловес мальчишкам этим пихнули. Чужой руке подыгрываешь?
— Неудобно все только себе тянуть. Стыдно людям в глаза смотреть. И так тычут в нос, что на проценты живем.
— Слушай больше! «Проценты»! Я еще покажу, что такое Калмыков!
— Заладил: «я, я…» А что ты без нас безо всех? Ноль без палочки, — рассердился Жуков. — На чужих плечах выпрыгиваешь.
— А ты докажи, докажи! Завидно стало, что не про тебя пишут. Вот и фыркаешь.
— Тю, дурак, — плюнул Жуков и пошел прочь, не заботясь, следует ли за ним Калмыков.
Но тот все-таки пошел следом. Хоть и часто он задирал Жукова, но никак не мог не признать мастерства его. Досадно было только, что Жуков не поддавался на дружеские излияния и не водил с Калмыковым компании вне цеха. А то, что он любил читать и пил водку только по праздникам, вообще повергало Калмыкова в изумление.
— Тебя, Николай, только в рамочку и на стенку — как есть безгрешный святой, — издевался он не раз.
— Ну и повесь. Авось, стыдно станет, как я со стенки на твои безобразия смотреть стану, — посмеивался Жуков.
Но если Калмыков был слеп и глух ко всему, что не касалось лично его и его славы, то Жуков таким равнодушным не был. Он любил свою профессию не за славу и почет, а так, как любит истинный мастер создание рук своих. Ему приятно было сознавать, что из бесформенных кусков металла, из чушек чугуна получаются такие разные марки стали, и что пойдут они на самолеты, тракторы, пушки и танки, детские кроватки и мостовые фермы. Гордость его была гордостью рабочего человека, и нечестные приемы Калмыкова, его безудержная страсть к популярности были глубоко противны Жукову.
На собрание он пришел без определенного намерения, хотя и знал, о чем будет речь; мудрено бы не знать, когда за последнее время только об этом и спорили в цехе, только и говорили на рапортах, писали в «Мартеновке». Собрание сразу пошло в такой накаленной обстановке, что не прислушиваться к выступлениям было невозможно.
Виктор Крылов, разлохмаченный и потный, сердито ударял кепкой по столу и доказывал, что новая организация труда всех прямиком приведет в передовые и что никаких неполадок быть не может.
Леонид, слушая Крылова, досадливо морщился и совсем уже собрался выступить, но его опередил Чукалин.
— Ну, уж это ты, парень, надо сказать, загнул. Иные, которые, может, только и представляют, как бы им в президиуме посидеть, а только не всем это требуется. Не каждый может по триста процентов вырабатывать. Нам вот надо бы знать, как сделать так, чтобы все в цехе ровненько шли — процентов по сто десять, к примеру; и чтобы из-за заработка не передрались с новой-то системой. А то ты выполнишь норму на все двести, а другие оба — по девяносто. План-то по печи перевыполнен, а выгода тебе от этого, прямо скажу, собачья. А?
— У нас того нет, чтобы друг друга обманывать. А если кто попробует — то вот! — и Виктор невольно посмотрел на крепко сжавшийся кулак.
— Вот я и говорю: кулаками споры решать, — обрадовался Чукалин. — Ладно, у вас там все такие сознательные. А вот возьмем, к примеру, Мурзаева Петра. Хоть ты ему кол на голове теши, а если он зенки водкой залил, работы от него не жди. И откуда он только в цехе ее берет? — как бы в раздумье произнес он, но тут же, вспомнив о предмете разговора, обратился к Коробкову: — Василь, ты захочешь в одной компании с ним сталь варить, процентами делиться?
Тот мрачно и решительно потряс головой.
— Если Мурзаев будет дело портить — переведем в подручные, — сказал парторг цеха.
— Ты не прокидайся сталеварами-то, — не утерпел Баталов. — Осудить человека просто. Ты ему в психологию загляни, почему он пьет. Может, у него на душе муторно. А вы только говорить о чуткости горазды…