— Нет, уж ты, голова, нас не сбивай, — возразил дед Антон. — Уж взялись за новое дело, так со старым его путать нечего. А мне председателю только слово сказать, расход невелик. Он об этом и сам знает. Он у нас человек неглупый. С ним сговориться просто, дело с двух слов понимает!.. А шить-то кто эти попонки будет?
— Вот еще! — весело воскликнула Катерина. — Сами сошьем! Девчат позову, да за один вечер и сошьем!
— Принеси и мне штуки две, — снисходительно сказала бабушка Анна. — Хоть и слепа стала, а сошью.
— Спасибо вам! — сердечно поблагодарила Катерина и, веселая, несмотря на дождь и ветер, побежала домой.
На другой же день, как поставили коров на зимовку, Петр Васильич проводил в избе-читальне первое зоотехническое занятие. Все работники молочной фермы, все конюхи, все овцеводы и куроводы явились на это занятие. Никого не пришлось уговаривать, только оповестили: так давно уже в повседневной работе, в неудачах, в заботах созрело у людей чувство необходимости учиться, понимать, знать. Первым пришел дед Антон и сел в переднем углу, во главе стола. Петр Васильич благодарно улыбнулся ему. Вслед за ним притащилась Наталья Дроздова.
— Во! Глядите, а он уж тут! — удивилась она, увидев деда Антона. — Я думала: куда, старая, иду? На смех, что ли? А старик вперед меня пришел! Чего тебе учиться-то, старый кочедык? Нам с тобой в могилу пора!
— А неученые-то и там, говорят, не нужны, — ответил дед Антон, расправляя усы. — В рай и то, говорят, теперь только ученых принимают…
Собралась и вся молодежь колхоза, все комсомольцы пришли. Ни единого пустого места не осталось в избе-читальне. Не было только Марфы Тихоновны.
— Подождем? — спросил Петр Васильич.
— Да что ж она там? — раздались нетерпеливые голоса. — Послать надо за ней… Девчонки, сбегайте!
Среди девочек-юннаток, тоже пришедших на занятие, сидела Настя Рублева.
— Бабушка не придет, — сказала она, опуская ресницы, — она устала…
Негромкий говор пошел по избе. Но Петр Васильич тут же попросил тишины и начал занятия.
— А что, бабы, я гляжу, — прогудела тетка Таисья: — наш Петр Васильич совсем другой человек стал. Будто его живой водой спрыснули.
Но ее тут же кто-то толкнул в бок и сказал, чтобы она помолчала да послушала, что Петр Васильич говорит.
Тихо — в делах, в ласковых заботах, в песнях и неясных мечтах — проходили дни и вечера Катерины. В одной из книг лежал засохший цветок левкоя — желтый, прозрачный. Но Катерине казалось, что слабый аромат и прохлада звездной ночи все еще хранятся в его густых лепестках. Говорят, что человек — кузнец своего счастья. Но Катерине казалось, что она очень плохой кузнец — счастье прошло мимо рук, а она и попытки не сделала удержать его… Огорчала ее и Марфа Тихоновна: она по-прежнему еле-еле отвечала на ее поклоны.
— Смирится, смирится! — убеждала Катерину Анка. — Не век же молчать, ведь на одной работе работаете. А ты тоже на нее не сердись. Ну что — старуха ведь. Лишний раз поклониться — голова не отломится!
— А я и не сержусь на нее, — отвечала Катерина, — я и никогда на нее не сердилась… Я ее даже как-то жалею.
— Ну и помиритесь! Еще и дружбу заведете!
— Да, я надеюсь…
Но пришел час, и эти Катеринины надежды разбились, как волна о камень.
Еще с вечера начало крепко примораживать. Полетел снег. Резные косматые снежинки, гонимые ветром, невесомо ложились на твердую землю.
— Смотри, Катерина, — предостерегающе сказала бабушка, — мороз сегодня будет как следует. Выдержат твои-то?
— Выдержат, — ответила Катерина, — привыкли уже. Да ведь у них и не так холодно — надышали.
Но перед тем как лечь спать, она вышла на крыльцо, постояла… Морозно!
Легла, а заснуть не могла. Первый осенний мороз… Повернулась на один бок, повернулась на другой… и встала.
— Ты куда? — спросила мать.
— Пойду телятам попонки надену, — ответила Катерина, торопливо одеваясь при свете побелевших окон, — а так что-то мне боязно…
— Ох, нажила заботу! — вздохнула на печи бабушка. — И все сама себе… Ведь никто не просил!
Катерина вышла на улицу. Все кругом смутно белело. Выпал снег. Катерина быстро зашагала к скотному, в большую деревню. Лишь подойдя к оврагу, она издали увидела в окошках своего телятника свет.
«Что такое? — с тревогой подумала она. — Там ведь и проводки-то нет! Неужели я лампу оставила? С ума сойти!.. Или это мне чудится?»
Катерина припустилась бегом. Поднимаясь к скотному, она убедилась, что свет в телятнике действительно горит. Катерина, задохнувшись, вошла в тамбур и рванула дверь. Дверь оказалась отпертой. В телятнике горела лампа и топилась печка. Дроздиха поправляла и подкладывала дрова. Возле нее, опершись на кочергу и глядя в огонь, стояла Марфа Тихоновна.