В одном месте люди укрылись в храме, но крестоносцы подожгли церковь, и горящие обломки погребли под собой всех, даже истинно верующих, а монсеньор, который так хорошо знаком с моими трудами, причмокнул и сказал: «Где бессильно благодеяние, убеждает палка». Он еще потчевал своих людей сказками о чудесах святого Доминика – этого человека и не видели в раю.
Еще, помню, был город, где все почитали некоего Рикардо Риконондоского, и там отец Валентино встревоженно обратился к монсеньору: «Что делать, если все они примут нашу веру?» – а тот ответил: «Не беспокойтесь, вряд ли хоть один такой найдется». Город разрушили до основания, и посредника на переговорах отпустили, пообещав свободный проход, а затем вероломно убили. Крестоносцы собирались вырыть и сжечь останки этого святого, Рикардо, но верующие успели выкопать их и унести, ссыпав на шкуру буйвола. Был там один еврей, некоторые предлагали его пощадить, ибо после пыток он принял католичество и многих выдал, но монсеньор ворвался в комнату и, бросив на стол тридцать сребреников, воскликнул: «Почем нынче Христа вновь продают евреям?!»; и тогда против еврея надумали обвинение, дескать, он вырезал сердце у христианского младенца, а потом распял дитя, желая колдовством уничтожить христиан, и его заставили в том сознаться. Была там еще сумасшедшая старуха, она потеряла разум от горя, когда перебили всю ее семью; каждый день старуха оговаривала себя, надеясь найти смерть, но всякий раз ее отсылали обратно, чтобы насладиться мучениями несчастной. Но однажды она ничего про себя не сказала, и вот тогда ее арестовали и вынесли приговор на основании былых признаний. Как и остальных, ее бросили на костер, надев на голову бумажный колпак, и на нем были записаны все преступления, в которых она созналась.
Одно поселение, обнесенное стенами, стояло на холме; его жители благоразумно закрыли ворота, чтобы не допустить захватчиков. Тогда охранники разорили кладбище, зарезали скот и, соорудив катапульты, стали перебрасывать через стены тела мертвецов и трупы животных; потом они ушли, надеясь, что в городе начнется мор. Одного священника убило камнем, который бросила женщина со стены, но мне его не жаль, да простит меня Господь.
Где ни шел поход, повсюду он под тем или иным предлогом отлучал от церкви всех, у кого есть собственность; запряженные волами повозки ломились от пожитков и безмерно замедляли движение, а потом и вовсе застряли на сельском бездорожье. К походу присоединялись беспутные злодеи, привлеченные легкой наживой. Никто из их компании не обладал ни правом, ни властью отлучать от церкви, а потому я называю все происходившее разгулом наглого бесстыдства. Тяжелейший камень на моей душе – пугающая искренность и уверенность священников.
Господи! Сделай так, чтобы я никогда ничего не писал, и пусть карой мне станет бесконечная тягота сопровождения мертвых.
48. о Консепсион и Доминике Гусмане
Доминик Гусман и Консепсион под конвоем журналистов покинули столицу на своем новом джипе. Они пересекали плоскогорья, где на солнце посверкивали оранжереи, будто открещиваясь от доли несчастных работниц. Промелькнула зараженная и брошенная оранжерея, где прихвостни самого страшного наркобарона разрубили на куски возлюбленную Дионисио – Анику и ее неродившегося ребенка. Джип выехал к громадным изгибам Восточных Кордильер.
Горные хребты избавили джип от журналистского эскорта. В погоне за эффектными снимками преследователи срывались с обрывистых склонов на крутых поворотах. Одна машина слетела в ущелье, другая столкнулась лоб в лоб с разрисованным автобусом, везшим размечтавшихся переселенцев из деревень, третья перевернулась на каменистой осыпи оползня, и все ехавшие сзади автомобили сбились в неразъединимую кучу бамперов и фотографических принадлежностей. Вскоре на обочине прибавится памятных знаков со свечами, цветами, фигуркой Богоматери и черно-белыми фотографиями покойных.
За Тунха след пары потерялся; они свернули с главной дороги и решили передохнуть в маленьком селении недалеко от Аркабуко. В деревеньке следовали старому обычаю привечать путешественников: к их услугам имелся пальмовый навес с крепкими столбами, куда подвешивались гамаки.