Но сам факт существования Дионисио высвечивал присутствие государства. Военные, несмотря на обращение к правительству, так и не появились, и Дионисио воспринимал это как личное предательство, которое к тому же умаляло его самого в глазах сограждан. Тяжкое бремя Избавителя, который может прикончить человека, всего лишь его коснувшись, становилось вдвое тяжелее. Дионисио засасывала трясина неуверенности в себе и фатализма; с одной стороны, он понимал, что изгонять крестоносцев придется ему, а с другой – допускал, что может позорно ляпнуться в этом деле и погибнуть. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как он, движимый любовью к Анике и обезумевший от потери любимой, однажды утром прикончил ее убийцу, просто прикоснувшись к его сердцу. «Я становлюсь обычным человеком», – повторял он себе, хоть ему и говорили, что когда он вышел с кошками против «англичан», все видели, как он вырос вдвое.
С тяжелым сердцем Дионисио отправился в бордель на заседание постоянного военного совета. Когда он вошел, все смолкли. Дионисио некоторым кивнул и прошел к столу.
– Я пришел сообщить вам, – сказал он, – что выйду за стену и сам займусь ими.
– Молодец, Дионисио! – сказала Ремедиос, когда стихли аплодисменты. – Иного мы и не ждали. Однако у нас другое решение.
– Ты просто лишишь нас всякого удовольствия, – сказал Хекторо. – Ладно бы они только досаждали нам и ломали террасы, мы бы сказали: «Пусть Дионисио идет»; но они убили дона Сальвадора, который пришел на мирные переговоры, так что теперь это касается всех.
– Все желают поучаствовать и выдворить их отсюда, – прибавил Мисаэль. – Просить тебя заняться этим – значит украсть у себя возможность показать, чего мы сами стоим. Я тоже мужчина, как и все здесь.
– По-моему, ты заговариваешься, – приподняв бровь, сухо заметила Ремедиос.
– В таком случае, – сказал Дионисио, слегка разочарованный, – располагайте мной, как считаете нужным. – Он сел рядом с призраком Хосе, который задумчиво уставился на стакан с выпивкой, как обычно, стоявший в память о нем.
– Хорошо, давайте подумаем, что мы можем сделать, – предложила Ремедиос, взявшая командование на себя; объяснить, почему так сложилось, никто не мог – вроде так и должно быть.
– Я тут надумал замаскировать наши тракторы под огнедышащих драконов, – сказал учитель Луис. – Можно выехать ночью с зажженными фарами, нарисовать на них глаза, да еще на выхлопные трубы надеть свистульки с жутким звуком. Вот только нет ничего под рукой, чтоб соорудить инжектор пламени, и не могу сообразить, чем в прикрыть трактористов от пуль.
– А я хотел предложить, – вступил Хекторо, – отправить им «Цыпленка для настоящего мужчины». Приготовить в огромном котле и послать им – мол, хотим помириться. Это ж блюдо замедленного действия, вот я и подумал: пока они там будут носиться, цапать глотки и вопить от боли, мы выйдем и атакуем. Правда, потом я сообразил: они ж могут его и не съесть, побоятся, что отравлено, и тогда думаю: «А что, если мне прийти туда и съесть кусочек у них на глазах, дескать, все нормально?» Но тут допер: они сначала меня пристрелят, а уж потом станут есть. Ну, смерти-то я не боюсь, но мне стукнуло: я ж могу в бою пригодиться. Так что этот план я больше не поддерживаю.
– Тебе обязательно являться на наши заседания верхом на лошади? – яростно дымя сигарой, спросила шлюха Консуэло. – Ты просто не представляешь, какой у тебя дурацкий вид, когда ты чиркаешь своим сомбреро по потолку. И мне надоело подбирать, когда твоя лошадь навалит. – Она презрительно сплюнула на пол, игнорируя уничтожающий взгляд Хекторо.