– Если хотите атаковать с юга, – сказал Аурелио, – нужно идти через джунгли, где вас изжалят и искусают; поклажа будет мешать, вы изойдете потом и проклянете все на свете. Потом надо будет подняться на склон, откуда мы тогда видели наводнение. А оттуда двигаться тем же путем, как мы шли сюда, когда переселялись.
– Через парамо? – вздрогнув от одной только мысли, спросил Мисаэль, и Аурелио кивнул.
– Хоть бы напрочь не отморозило! – воскликнул Мисаэль, прикрывая руками нижний департамент.
– Можно этого избежать, – ответил Аурелио. – Если подходить с севера, нужно только спуститься на плато, пройти туда, где заканчивается спуск из соседней долины, и подняться по склону. Он там отлогий. Ближе к вершине возьмете южнее, к другой долине, где большая и быстрая река. Там будет еще один долгий подъем, уже потруднее. В конце перевалите через гребень горы – и вы на месте. – Он ткнул пальцем в правую оконечность долины. – Я проведу вас.
Никто не заметил, как Аурелио объявился в городе. Дионисио обнаружил индейца на площади, где тот самозабвенно тыкал пестиком в выпачканную известью бутыль с кокой. Упреки – мол, его не оказалось на месте, когда такие дела творятся, – удивили Аурелио.
– Я собирал каучук, – сказал он. – И вернулся, потому что хочу быть здесь, когда Петиция Арагон родит Парланчину. У меня там Кармен одна в джунглях осталась, а мне пора сажать кукурузу.
И вот мужчины и Ремедиос собрали все, что может понадобиться в коротком, но триумфальном походе. Большой подъемник учителя Луиса работал всю ночь, опуская пятьдесят мулов, разнообразное оружие с боеприпасами и самих бойцов. Наверху остались только женщины, испанские конкистадоры и Дионисио Виво. Они перегнулись через край обрыва и провожали взглядами экспедицию, что прокладывала путь сквозь буйную растительность плато.
– Слава тебе, Господи, ушли мужики! Наконец-то поживем в покое, – проговорила Консуэло, утирая слезы грусти при мысли, что столько мужчин уходит на войну. Донна Констанца энергично махала крохотной фигурке, полагая, что это Гонзаго, а Глория в той же манере прощалась с букашкой внизу, считая, что видит Томаса. Фульгенсия Астиз передернула мощными плечами и отправилась на стену в надежде поймать на мушку и пристрелить какого-нибудь гада. Как у всех уроженцев Сантандера, в душе у нее клокотала болезненная воинственность; улегшись на стене и подправив прицел, она вздохнула в неподдельном блаженстве. Двоих детей, рожденных от Дионисио, она усадила рядом, чтобы те с раннего возраста познавали истинное значение и опьянение смерти. Испанские солдаты уселись на площади; граф горячо обратился к ним от имени короля Испании, а рассеянные мысли конкистадоров уносились к давнишним военным походам и терялись во временах основания Ипасуэно.
Бойцы на плато уже грустили по приятному климату Кочадебахо де лос Гатос и радовались, что не надо забираться в джунгли. Котомки у всех были набиты авокадо, манго и папайей. Парное мясо двух зарезанных бычков разделили на всех, завернули в пальмовые листья и выдали каждому пайком на время похода. Те, кто верил, что звериная кровь дает силы, пили ее, еще дымящуюся, из тыквенных фляжек. Педро вымазал кровью голову и воткнул в волосы белые перья; подсыхавшая на солнце кровь укрепляла в охотнике веру, что он, в сущности, воин.
Бойцы шли через банановые рощи и сады гуайявы в зеленой листве, мимо оросительных каналов, где шныряла рыба и кишели комариные личинки, огибали прудки с высокими насыпными берегами и рисовые поля со шлюзовыми заслонками. Словно впервые они повсюду видели триумф упорства и труда над разрушительными силами и хаосом природы, и в них крепла решимость защитить это даже ценой собственной жизни.
К вечеру они прошли половину нескончаемой долины; воздух стал прохладнее, растительность скуднее. Лагерь разбили на возвышенности, памятуя, что ставить палатки в низинах – значит напрашиваться, чтобы все промокло под дождем. Вокруг были скалы с красными пятнами железа, наверху виднелись заброшенные рудники золотолюбивых инков и испанских завоевателей. Ниже тянулись вдаль пальмы, а выше – валялись обломки камней и росли неизвестные науке шипастые растения с сочными листьями, толстыми стеблями и розовыми цветками; почти на каждом расположились драчливые колибри, защищавшие свои маленькие владения. Бойцы провели ночь под аккомпанемент водопадов, натруженные тела не замечали неудобства каменистых постелей:
Восход солнца застал их уже на подъеме в долину со стремительной рекой. В воздухе висела прозрачная дымка водяной пыли; копыта мулов оскальзывались на мокрых камнях, блестевших совершенной чернотой базальта в налете плесени и желтого лишайника, в пленке зеленых водорослей. Отряд шел по древней тропе, куда не ступала ничья нога со времен Манко-Капака; люди смотрели вниз на вспененный громыхающий поток, ужасаясь тому, что понимают, отчего один ошалевший, загипнотизированный стремниной мул вдруг ринулся в пропасть. Бойцы, выплескивая собственный страх, хлестали мулов и погоняли их криками «Пошел! Пошел!», тонувшими в грохоте воды; они кричали уже с облегчением, когда настало время повернуть и подниматься к гребню холма, откуда можно атаковать непрошеных гостей, что захватили долину и нарушили выстраданный покой.