– Живите дальше, – посоветовал мексиканец-музыковед. – Раз не можете умереть, пока не убьете ее, а мы ее уже угробили, следовательно, будете жить вечно.
– Ой-ой-ой! – стенал старик, выписывая круги по площади. – Потерять тридцать четыре лошади! Жить вечно!
– Не убивайся так, старина, – утешил Педро. – У нашей твари в животе не урчало. Может, это и не та тварь, и еще не все потеряно.
– Не та тварь? Не та? Господи, хоть бы была не та, а то мне придется жить вечно, и лошади так и будут подо мной околевать!
– У нас осталась лошадь той твари, можешь ее забрать, – сказала Ремедиос. – Я, например, не хочу, чтобы у нас тут что-то хранилось на память о ней. Хекторо, будь добр, приведи лошадь.
– Ладно, приведу, – холодно ответил Хекторо. – Но не потому, что приказала женщина, мне самому еще раньше пришла в голову эта мысль.
Хекторо вернулся с огромным черным жеребцом и вручил поводья старику. Глаза у того восторженно расширились, когда он погладил лоснящиеся бока лошади и рукой померил свой и ее рост – мол, это самый большой конь на свете. Расседлав мертвого одра, старик хотел надеть седло на нового коня, но оно явно было мало.
– Ничего страшного, – радостно сказал старик, – буду теперь ездить охлюпкой. А харчевня у вас тут осталась? Я бы проглотил гору свиней, целиком – с зубами, ножками и костями.
– Ты про «Донну Флор»? – переспросил дон Эммануэль, не забывший о трепке, что получил от старика, когда тот принял его за тварь. – Да, Долорес по-прежнему держит ресторанчик. Рекомендую заказать «Цыпленка для настоящего мужчины».
7
В день, когда последние пятна красной краски исчезли с лика луны, Доминик Гусман с Консепсион подошли к долине и увидели раскинувшийся перед ними город Кочадебахо де лос Гатос. Свой новый джип они оставили в Санта Мария Вирген у Инес с Агапитой, которые обихаживали его с такой же заботой, какую расточали на автомобиль Дионисио, только с приезжих брали по сорок песо в день.
– Вот это место, – сказал Доминик Гусман, и они пошли по длинному спуску в окружении вновь зазеленевших террас, что уходили вверх по склонам.
– Сальвадор! Сальвадор! – вскричал отец Гарсиа, отрываясь от «Книги мормонов», которую отыскал в книжной лавке Дионисио и теперь жадно читал, сидя под солнышком на камне за околицей. Бросив книгу, он поспешил навстречу паре, заключил Доминика Гусмана в объятья и стал покрывать его щеки поцелуями с быстротой, близкой к технике игры на клавесине.
Консепсион сиена удивила и позабавила, а Гусман, перепутавший имя собственное с нарицательным, проговорил:
– Да никакой я не спаситель![102]
– Он думает, тебя зовут Сальвадор, – пояснила Консепсион. – Ну, как твоего брата, о котором ты все время рассказываешь.
Отец Гарсиа вне себя от радости и волнения помчался в город, размахивая руками и крича:
– Липовый священник вернулся! Сальвадор с нами! Молись за нас, о всеведущая Непорочная Дева!
– Липовый священник? Сальвадор? – ошеломленно повторял Гусман.
Естественно, недоразумение в конце концов разъяснилось, но не раньше, чем Гусмана обнял и расцеловал каждый житель города, включая группку хорошеньких шлюшек; последние весьма смутили его перед Консепсион намеками на подвиги, о которых он не имел ни малейшего понятия. Всем показалось весьма резонным, что брат липового священника, искавший по всему свету сына, прибыл к ним, потому что услышал, что есть в Кочадебахо де лос Гатос великий мудрец, способный взглянуть сквозь завесу и помочь ему.
Аурелио посмотрел на крошечную, переливающуюся красками колибри, что пила мед из губ Консепсион, и изрек:
– Зачем искать то, что не терялось?
8
Его превосходительство президент Веракрус в полном изнеможении прибыл в Президентский дворец. Мадам Веракрус, неоднократно совокупившись с мужем в Великой Пирамиде, и в самом деле изрядно омолодилась, но сам он – нисколько, тем более что в конце концов его машинка выдохлась из-за перегрузок и возникла необходимость как можно скорее организовать еще одну поездку в Соединенные Штаты. Несмотря на эту неприятность, президент был чрезвычайно рад возвращению домой.
Мадам же Веракрус совершенно не радовалась. В самолете она куксилась и плакала, в аэропорту закатила истерику, а в лимузине потребовала, чтобы ее немедленно отвезли в Париж, потому что «здесь одно бескультурье».
Его превосходительство поднялся к себе в кабинет и увидел, что ничего здесь не изменилось. Секретарши все так же подпиливали ноготки и болтали с дружками по телефонам спецсвязи, и револьвер по-прежнему лежал в ящике стола. Президент сел за стол и с досадой обнаружил, что чернила в ручке засохли, а резиновая трубочка не всасывает свежие.