В заключение доводим до сведения Вашего преосвященства: в стране быстро набирает силу ислам. Людей, которые его исповедуют, все почему-то называют «сирийцами». Они не обращают в свою веру, но приобретают сторонников благодаря своей честности и отсутствию священноначалия. С точки зрения Конституции их позиция неуязвима, но исторически Церковь всегда полагала их веру еретической. В третьем, заключительном разделе нашего доклада мы более полно рассмотрим вопрос еретических верований.
10. о Дионисио Виво и учителе Луисе
Чтобы поистине вернуться к своему «я», Дионисио Виво бросил преподавание в Ипасуэнском колледже; «Кто захочет чему-то у меня научиться, – говорил он, – может прийти и спросить». С помощью Мисаэля, охотника Педро и каравана из пяти мулов он перевез в Кочадебахо де лос Гатос все свои пожитки за исключением древнего автомобиля, который оставил в индейском поселке Санта Мария Вирген, ближайшем, где была дорога. В поселке за машиной любовно ухаживали две девушки чола,[37] которых однажды наркобандиты избили, изнасиловали и бросили в садике перед домом Дионисио; тот позаботился о сестрах и отвез домой в деревню.
Девушки заучили его наставления, каждую неделю заливали доверху радиатор, проверяли штырем уровень масла и освежали аккумулятор. Они перьями смахивали пыль с автомобиля, мыли водой из ручья, а по праздникам наводили блеск своими волосами. Люди говорили, что такая развалюха тронется с места лишь по волшебству, и потому девушки крестились, прежде чем ее обиходить, и терли пузами кур о шелушившуюся покраску, чтобы лучше неслись. Девушки держали автомобиль позади хижины в гараже из пальмовых листьев и запрашивали по десять песо с каждого, кто хотел взглянуть на машину. И таким образом ухитрились достичь предела мечтаний любого бедного крестьянина: зацементировали в доме пол и установили помойный бак. Как и все, девушки называли Дионисио Виво «Избавитель», потому что он убил Пабло Экобандодо.
Сам Дионисио оставался невосприимчив к мифу о себе по той простой причине, что быть самим собой – всего лишь нормально. События недавнего прошлого казались ему непостижимой грезой, от которой он еще не вполне очнулся. Будто что-то чудное привиделось в ярком сне, которому Дионисио не переставал удивляться.
Словно бы Ишу над ним подшутил – опрокинул мир вверх ногами и вывернул наизнанку. Дионисио был обычным преподавателем светской философии в захолустном городке, верил только в собственный скептицизм и не желал тратить остаток жизни на обсуждение идей Канта об априорности «форм бессознательного» с подростками, взвинченными созреванием и сбитыми с толку потерей веры в родительский католицизм. Дионисио был умеренно чувственным человеком и компенсировал спады в своей романтической жизни в объятиях Бархатной Луизы из борделя мадам Розы; Дионисио был просто комочком плоти, назначенным прожить свой небольшой отрезок времени и неприметно вернуться в землю Анд, в могилу, отмеченную крестом и кучкой камней, которую постепенно растащат родственники других покойников для обкладки своих могил.
Его подхватила приливная волна анархии, поднятая наркозаправилами; женщину, которую он любил больше всего на свете, безжалостно убили подонки из подонков, а он, в свою очередь, покарал зачинщика. Дионисио обнаружил в себе глубокий кладезь жестокости, ненависти и сверхъестественную способность избегать хитроумных ловушек. Он оказался отцом целой кучи не похожих друг на друга своеобычных ребятишек от разных матерей, а его жизненная философия съежилась до двух несомненных фактов: важно лишь противостоять варварству и укреплять узы любви, соединяющие людей.
Глаза Дионисио были столь пронзительно голубыми, что лишь их и могли потом припомнить те, кто встречался с ним в этом краю чуть ли не поголовно кареглазых. «Его глаза видят Бога», – говорили про него, а он и вправду никогда не смотрел под ноги, не бегал глазами, в которых не читалось его настроение, и не мигал. На самом-то деле перед его внутренним взором представал тот краткий миг, когда он познал нечто похожее на счастье, отравляющее жизнь своею неповторимостью. Повсюду он видел Анику: ее медовую кожу мулатки, ее ноги, такие длинные, что, казалось, они растут с небес. Он видел узлом завязанную под грудью зеленую рубашку и мягкую гладь плоского живота. Краем глаза отмечал, что она подкрадывается, чтобы затеять игривую возню. На мизинце он носил ее кольцо и порой задумчиво смотрел, как преломляются пойманные камешком лучи заходящего солнца или лунный свет. Аника будто находилась внутри крохотного, но безграничного пространства, а Дионисио навеки заточили в огромном мире.