Второй вывод – почва не возделана, а овцы без пастыря. Мы вновь подчеркиваем: многие верования разделяются церковнослужителями, что говорит об ужасающем отсутствии воспитания и пасторского надзора. Принимая сие во внимание, не приходится удивляться странным и неортодоксальным верованиям мирян. Кроме того, мы констатируем: массовое закрытие приходских школ на том основании, что преподавать в них готовы лишь радикально политизированные священники и монахини, явилось серьезным шагом назад. Результат – повсеместное невежество молодежи не только в вопросе веры, но и во всем остальном.
Мы настоятельно рекомендуем выделить крупные денежные суммы на следующие цели:
а) надлежащие штаты, содержание и оборудование наших семинарий и миссий;
б) открытие всех закрытых миссий и школ;
в) открытие школ и миссионерских служб по всей стране, дабы каждый гражданин получил возможность решить вопрос веры в соответствии со своей совестью, обладая информацией в полном объеме.
Далее мы настоятельно рекомендуем Церкви несколько переместить свое внимание с получающих от нас утешение и нашу главную заботу (набожный средний класс) и вновь обратиться к нуждающимся и грешникам, как и предписывал нам поступать Господь наш. Мы единодушны во мнении: так деньги принесут миру больше пользы, нежели находясь на срочных вкладах в швейцарских банках или будучи вложены в Церковную Горнодобывающую Корпорацию.
12, как мы привезли тракторы из Чиригуаны в Кочадебахо де лос Гатос
Кажется, я уже говорил, что, перестраивая свой домик, пользовался древним трехколесным трактором Антуана – машиной идеальной для преодоления обрывистых троп на горных склонах. Хочется думать, и я тоже приложил руку к появлению здесь трактора, о чем красноречиво свидетельствовали волдыри на моих ладонях.
Вообще-то у нас здесь два трактора – поистине чудо, поскольку к городу не проехать и на самой мощной колесной технике. Второй трактор принадлежит дону Эммануэлю, мы привезли его первым, едва я приехал и поселился тут, но еще до того, как меня завлекли в сладкую неволю Эна с Леной, которые сейчас родили мне дочек. Я теперь так замотан, что еще одно чудо, как это у меня нашлось время все записать.
Мимоходом скажу – чудеса здесь совсем не редкость. Я голову готов прозакладывать – это единственное место на земле, где можно встретить во плоти собственного предка, что и произошло с Дионисио Виво; если позволите небольшое отступление, я расскажу.
Оказывается, во время переселения сошла снежная лавина, открывшая замороженные тела членов большой военной экспедиции 1533 года, во главе которой стоял граф Помпейо Ксавьер де Эстремадура – испанский аристократ, служивший двум монархиям, испанской и португальской. Колдун Аурелио каким-то образом умудрился вернуть к жизни этих героев, включая графа. Понятно, держались они высокомерно и баламутили весь город, пока Хекторо не нашел способ вернуть их в рамки приличий. Это забавно, поскольку сам Хекторо выглядит и ведет себя, словно конкистадор, и лицом очень смахивает на графа.
Граф до сих пор не пришел в себя от воскрешения; он отказывается учиться грамоте – мол, это нужно только монахам; тем, кто вызывает его неудовольствие, угрожает отмщением короля Испании и говорит о событиях шестнадцатого века, будто они произошли вчера. Граф рассказывает, что в царствии небесном охотятся и «ходят на блядки», что довольно странно слышать от убежденного католика той эпохи. Присматривает за ним Ремедиос, предводительница – вернее, бывшая предводительница – «Народного Авангарда», и, смею сказать, она – единственная женщина, у кого хватает душевных сил выносить графа. Не сомневаюсь, она его нежно любит, но, помню, однажды, когда он впал в аристократический гнев из-за вмятины на кирасе, появившейся, по его безосновательным утверждениям, от того, что Ремедиос уронила доспех, и размахивал рапирой перед лицом подруги, угрожая отрезать нос («Как тому мавру в Кордове!»), она, не дрогнув, взяла панцирь, вынесла на площадь, положила под обелиск ягуару и из своего «Калашникова» прострелила в кирасе четыре дырки. Сверкая прекрасными глазами и встряхивая «конским хвостом», она царственно прошествовала в дом мимо разинувшего рот графа, и вся его ярость испарилась, сменившись изумлением.