– Не смею спорить, они необразованны, и нравственность их частенько в прискорбном состоянии, ваше преосвященство, но они мастера на выдумку. Каждый раз во время дождя их картонные лачуги смывает, но через сутки хибарки снова стоят. Эти люди готовят нежное жаркое из крыс и кожи от сандалий, рыщут по помойкам, и этим сродни Лазарю, ваше преосвященство. Болеют брюшным тифом и холерой, но все же устраивают лучшие в столице карнавалы.
– Карнавалы – языческая мерзость, дон Сусто!
Повисло долгое молчание; кардинал подавил раздражение и спросил:
– Откуда они взялись?
– Одни бежали от беспредела в кокаиновых районах, другие пали жертвой сельскохозяйственной механизации и безработицы; кто-то пострадал от реорганизаций помещиков, кто-то в бегах от закона, а некоторые надеялись разбогатеть в большом городе. Большинство из них – чола, даже по-испански не говорят. Я бы осмелился предложить вашему преосвященству: открывается возможность устроить миссии, не выходя из дома.
Его преосвященство засопел.
– Нам следует отправить их в места проживания на попечение тамошних священников. И есть нечто более срочное, что мне необходимо у вас выяснить. – Кардинал подошел к столу и взял доклад Святой Палаты. – Что за некомпетентные атеисты состряпали сию пародию на доклад? И какой бездарный болван отобрал их для этого задания?
Дон Сусто опешил от кардинальского гнева и смешался от горячности.
– Это епископы Кукутский, Асунсьонский и Ля Ингальдадский – высокочтимые мужи, ваше преосвященство.
– Что?! Эти притаившиеся коммунисты? Эти либеральные слюнтяи? Да кто же их назначил-то, господи боже мой?
Дон Сусто раздумывал, как бы поделикатней сказать, что он сам их и выбрал.
– Я запросил Рим, кто является наиболее выдающимися богословами в стране, – сказал он наконец, – и мне сообщили их имена. Я все честно исполнил, ваше преосвященство.
Кардинал ошеломленно смолк. Он положил на стол пачку бумаг, которой размахивал, и обернулся к окну, но тотчас отпрянул, учуяв прогорклый воздух.
– Из-за этой писанины можно стать протестантом, – буркнул он. – Я прошу подготовить доклад о духовном состоянии нации, а получаю непрерывные нападки на саму Церковь и косвенно – на свое управление. Вы его читали?
– Разумеется, ваше преосвященство.
– И каково ваше мнение?
Дон Сусто, почуяв опасность, тщательно подбирал слова:
– В нем, безусловно, содержится критика Церкви, ваше преосвященство.
– И вы согласны с этой критикой?
Секретарь уклонился от прямого ответа:
– Я не обладаю правом выражать свое мнение, у меня недостаточный опыт работы в этой области. Но я абсолютно согласен, что должна существовать связь между духовным состоянием нации и духовным состоянием Церкви. Это совершенно очевидно.
Кардинал взял доклад и перелистал страницы, выбирая места, которые его особенно взбесили.
– Тут намекают, что, торгуя реликвиями и продавая отпущения грехов, мы на семьсот лет отстали от европейской Церкви; здесь утверждается, что некоторые высокопоставленные лица имеют любовниц. Вы о чем-нибудь подобном слыхали? Хоть один такой случай вы знаете? – Он сделал риторическую паузу; нельзя было не заметить: дон Сусто так изумлен этим лицемерием, что у него буквально отвисла челюсть. Кардинал почувствовал, как у него самого от стыда краснеют уши, отвернулся и снова подошел к окну, изображая благородное негодование. – Во втором разделе, – продолжал он, – намекается на связь между сроком моих полномочий и всеобщим упадком. Тут болтают о социальных условиях, прекрасно зная, что вмешательство в политику вне нашей компетенции, и обвиняют нас в том, что мы принимаем грязные деньги от преступников. До того дошли, что поносят высший класс, сущий оплот Церкви…
Дон Сусто не сдержался:
– Оплотом Церкви является Евангелие.
Кардинал ожег секретаря ледяным взглядом и продолжил:
– В третьем разделе на Церковь возлагается вина за распространение суеверий; нас обвиняют в разбазаривании денежных средств с целью получения материальной выгоды, словно без инвестиций можно выжить. Это оскорбительно, дон Сусто, и возмутительно! – Он свысока посмотрел на секретаря, взглядом требуя согласного кивка.
Дон Сусто не был храбрым человеком, но и беспринципным не был. Он не кивнул. Замер, потом тихо произнес:
– Ваше преосвященство, молю вас о позволении вернуться в мой монастырь.
– Стало быть, вы с этим докладом согласны, дон Сусто?
Дон Сусто помолчал; он печалился, как далеко отклонилась его жизнь от первоначального стремления к покою и созерцательности. Не для того он так долго был монахом, чтобы все закончилось во дворце спорами с кардиналом, старшим приказчиком в алых одеждах.